Да, я всё признаю! Это я виноват — целиком и полностью. Я пересмотрел свои старые сочинения и действительно вижу, что единственную целенаправленную попытку основательно изложить свою онтологическую концепцию я предпринял только в одной ранней и довольно путаной брошюре. Похоже, с тех я принимал за данность, что все о ней знают; я ссылался на нее, цитировал ее, но ни разу так и не взялся всерьез доказать свой тезис или хотя бы сформулировать его в четких терминах. В нулевой главе «Магии в теории и на практике» я плавно обхожу этот вопрос по касательной, а в разделе «Неаполитанский порядок» из «Книги Тота» уклоняюсь от него с поистине дьявольской изобретательностью. Спрашивается, почему? Это просто необъяснимо, потому что я трепещу от острого блаженства всякий раз, как вспоминаю об этом Равенстве: ведь оно наконец дает ответ на извечную Загадку Сфинкса!
Итак, ради собственного удовольствия и вам в утешение позволю себе сформулировать исходную проблему и доказать истинность ее решения — продемонстрировать, что любое возражение против этого Равенства попросту немыслимо.
Ну что, вы готовы? Тогда полный вперед!
1. Мы осознаём.
2. Мы не можем усомниться в существовании чего бы то ни было (неважно, «реального» или «иллюзорного»), потому что сомнение — само по себе разновидность осознания.
3. Все, что мы осознаём, мы свалили в кучу под удобным названием «бытие» или «вселенное». Термин «космос» — не самый подходящий, потому что он подразумевает «порядок», а на данной стадии нашего рассуждения вопрос о том, насколько эта куча упорядочена, остается открыт.
4. Кроме того, мы склонны предполагать, что вселенная содержит и такие вещи, которых мы не осознаём; но это совершенно недоказуемо, хотя обойтись без такого предположения и нелегко. Например, мы в любой момент можем наткнуться на какую-то совершенную новую для нас область знания — допустим, на гистологию, или историю Хаммурапи, или язык ирокезов, или стихи Гермафродита Панормиты1. Такое впечатление, что все это ожидало нас с самого начала; просто невозможно поверить, что мы сами создаем нечто подобное на ходу. Тем не менее, это чистая софистика: вовсе не исключено, что мы просто развертываем содержимое своей собственной психики. Тогда, опять же, возникает вопрос: если мы о чем-то забываем, оно исчезает или продолжает существовать? Ответ: мы не можем этого знать наверняка.
Лично я убежден, что вселенная существует и за пределами моего непосредственного осознания; но даже если так, лично для меня она не существует до тех пор, пока не займет место в моем сознании.
5. Весь этот пункт 4 — своего рода отступление: вы вправе заявить, что оно никак не касается основной темы моего письма. Но оно было необходимо: без него у вас могли бы возникнуть всякие сомнения, не относящиеся к делу. Итак, продолжим рассуждение, начатое в пункте 3.
6. Нечто существует. (Обязательно прочтите эссе «Солдат и Горбун» в «Эквиноксе», I.1). Это нечто представляется нам неизмеримо обширным и сложным. Как же оно возникло?
В этом, коротко говоря, и состоит «Загадка вселенной», над которой испокон века бились все серьезные философы — с тех пор, как человек вообще научился думать.
7. Ответ ортодоксального идиота, обычно облеченный в самые туманные выражения (в надежде укрыть от вопрошающего тот факт, что никакой это не ответ, а, напротив, уклонение от ответа) звучит так: все это сотворил Бог.
Очевидным образом возникает следующий вопрос: кто сотворил Бога? Иногда говорят о демиурге — боге-творце, за которым стоит некое вечное и бесформенное Величие… Чего только люди не придумают, чтобы заморочить другим людям голову!
Иногда заявляют, что вселенная стоит на слоне, а тот, в свою очередь, — на черепахе… в надежде, что вопрошающий к этому времени устанет, запутается и не спросит, на чем же стоит черепаха.
Иногда великие Отец и Мать кристаллизуются из какого-нибудь гигантского облачного смешения «первоначал», и так далее. Но на интересующий нас вопрос не отвечает никто — по крайней мере, никто из этих неизлечимо банальных ослов-богоизобретателей.
8. Серьезная философия всегда начиналась с отказа от всех этих детских глупостей. Затем она естественным и необходимым образом подразделялась на три школы: нигилизм, монизм и дуализм.
9. Последний из этих трех, на первый взгляд, самый правдоподобный: чуть ли не первое, что мы замечаем, внимательно взглянув на вселенную, — это то, что в индуистской философии называется «парами противоположностей».
К тому же, дуализм очень удобен, потому что без труда согласуется с ортодоксальной теологией: так мы получаем Ормузда и Аримана, дэвов и асуров, Осириса и Сета, et cetera и da capo2, то бишь всевозможные олицетворения «добра» и «зла». Враги эти могут быть вполне равны по силам; но чаще всего легенды повествуют о каком-нибудь бунте на небесах. «Зло» не вечно; уже очень скоро, а особенно если верующие окажут посильную финансовую помощь, «дьявол» будет «низвергнут в бездну», а «святые воцарятся с Христом во славе на веки веков, аминь!» Зачастую для победы Всемогущего требуется помощь «искупителя», «умирающего Бога»; и подобные истории — как правило, из тех, которые какой-нибудь необразованный мальчишка назовет «трогательными».
10. Школа монизма (или адвайты) более возвышенна и благородна; она как будто бы позволяет подступиться к окончательной реальности ближе, чем поверхностные рассуждения дуалистов.
Но лично мне представляется, что это учение основано на умозаключениях сомнительного качества. Открою вам ужасную, постыдную правду: я ненавижу его такой лютой ненавистью, что даже не уверен, сумею ли изложить его честно! Но все-таки попытаюсь.
Между тем, вы можете сами изучить его по упанишадам, «Бхагавад-гите», «Загадке вселенной» Эрнста Геккеля и десяткам других классических трудов.
Так или иначе, догма монистов вдохновляет своих одурманенных приверженцев на дифирамбы. Вынужден признать, что она и впрямь «поэтична»; но что-то во мне с неистовой, мучительной и яростной силой отвергает ее наотрез. Возможно, все дело в том, что ее исходные формулы согласуются с одной из частей моей собственной системы.
11. Монисты совершенно ясно — и справедливо — чувствуют, что на вопрос «Откуда взялось все это Множество вещей (которые мы осознаём)?» отвечать «Из Множества» было бы абсурдно; и в этом контексте «Два» — тоже «Множество». Следовательно, вселенная — некий единый феномен; объявите ее вечной и так далее (то есть, устраните все ограничения любого рода) — и вселенная перестанет нуждаться в объяснениях. Но откуда в таком случае взялись все те Противоположности, которые мы наблюдаем? Разве мы не заключили с самого начала, что Многое должно непременно сводиться к Единому? Монисты понимают, насколько неудобно это возражение; поэтому они берут дуалистического «дьявола», разжижают его, испаряют и превращают в «иллюзию», которую называют «майей» или каким-нибудь другим эквивалентным терминам.
«Реальность» для них целиком и полностью состоит из Брахмана — высочайшей Сущности, «не имеющей ни количества, ни качества». Они вынуждены отказывать ему во всех атрибутах и даже в самом Существовании как таковом: ведь любой атрибут немедленно повлечет за собой ограничение и, следовательно, отбросит их обратно в область дуализма. Всё, что мы осознаём, очевидно и неизбежно должно подчиняться каким-то ограничениям, иначе в нем не окажется для нас никакого смысла, доступного разумению. Если мы хотим «свинины», мы должны оговорить ее качество и количество или, по крайней мере, суметь отличить ее от «не-свинины». Но погодите… одну минуточку!
12. В адвайтизме таится одна поистине чарующая опасность, а именно: вплоть до определенной точки «религиозный опыт» как будто бы поддерживает эту теорию. Здесь придется сделать небольшое отступление. Многие обычные умы, довольствующиеся каким-нибудь олицетворенным божеством — Вишну, Иисусом, Мелькартом, Митрой и прочими, — способны возбудить себя до такого состояния (если вам захочется сыронизировать, можете назвать это «экстатическим воодушевлением»), что предмет их поклонения предстанет им в подлинном видении. Но все эти люди и не думают задаться тем исходным вопросом, о котором мы рассуждаем: «Откуда все это взялось?» Так что долой их!
13. За вишварупадаршаной (видением образа Вишну) и за тем еще более возвышенным видением, которое по индуистской классификации соответствует нашему «Познанию и Собеседованию со Священным Ангелом-Хранителем», следует так называемая атмадаршана, видение (или, точнее сказать, восприятие) вселенной как единого явления, не подверженного никаким ограничениям — ни временным, ни пространственным, ни причинно-следственным.
Прекрасно, не правда ли? На этой стадии мы открываем для себя адвайтистскую теорию вселенной — прямо и непосредственно. Все укладывается в нее без сучка без задоринки. И когда я говорю «открываем», имейте в виду, пожалуйста: это переживание настолько интенсивное и абсолютное, что передать его в полной мере тем, кто сам этого не испытал, невозможно. (Этот и последующие пункты я подробно разбираю в первой части «Книги Четыре».)
Как мы оцениваем «реальность» обычного впечатления? Главным образом, по его интенсивности, по его устойчивости, по тому обстоятельству, что пошатнуть нашу веру в него никому не под силу. Как говорили об «идеализме» Беркли, «его аргументы неопровержимы, но им недостает убедительности». Никакой скептик, никакой идеалист не сможет разубедить нас в том, что пинок под зад не «реален» в любом хоть сколько-нибудь разумном смысле этого слова. Более того, память только подкрепляет нашу уверенность. Даже если сон необыкновенно ярок и продолжает вспоминаться год за годом (хотя и нечасто бывает так, чтобы сон достаточно отчетливо сохранялся в памяти долгое время, — если только он не повторяется вновь и вновь или не связывается с событиями яви благодаря какому-то счастливому стечению обстоятельств), едва ли мы спутаем его с событиями, произошедшими наяву. Отлично; ну так вот, вышеописанный религиозный опыт по отношению к обычной жизни — то же самое, что явь по отношению ко сну (и даже нечто большее). Любой из нас, кто испытал «самадхи» (это просто удобный условный термин для целой группы видений высшего рода. Кстати говоря, термин «видение» для таких состояний — совершенно негодный; «транс» — получше, но идиоты вечно путают его с гипнозом), не просто легко, но естественно, и не просто естественно, но неизбежно относится к обыденной жизни как к «иллюзии» — по сравнению с этим состоянием, которое разрешает все проблемы, изгоняет все сомнения и снимает все ограничения.
Но за атмадаршаной приходит иной опыт, именуемый шивадаршаной (и, возможно, почти тождественный тому, что буддисты называют ниродха-самапатти), — состояние, в котором этот Атман (или Брахман), эта вселенная, уничтожающая все границы, сама по себе уничтожается и исчезает бесследно. (А вместе с нею разлетается в клочья и вся теория адвайты!) Совершенно очевидно, что не найдется никаких слов, чтобы описать эту окончательную гибель всего сущего. Это факт, и поделать с ним ничего нельзя — разве что смело изложить его, как я только что и сделал. Но к нашей нынешней задаче он не имеет никакого отношения; все, что нам нужно знать, — это то, что он выбивает из-под ног монистической картины мира самую прочную из ее опор.
Кроме того, достаточно ли будет просто постулировать возникновение вселенной, как им волей-неволей приходится сделать? Просто заявить что никакого начала не было, потому что «Единое» вечно? Меня это не устраивает.
Вдобавок, что гораздо хуже, я не вижу ни малейшего смысла в том, чтобы объявлять зло «иллюзией». Последователь христианской науки, узнавший, что его жену страшно искусал пекинес, вынужден будет улыбнуться и сказать: «Это вам только кажется»? Ну и куда это годится?
"Красавчик, помоги!" Где логика?