ЭДУАРД АРТЕМЬЕВ:
- Почему реквием? Мы все идем к встрече с Господом. Завершение земной жизни, подготовка и таинство смерти и есть преображение. Великое событие. Я не знал, как назвать произведение, было много вариантов - все они повторяли имена уже существующих творений. Реквиемом называть не хотел, потому что нарушил каноны. Много лет назад, еще в «Солярисе» я нащупал баланс между каноном и современным звуком. Не могу уже по-другому мыслить. Сегодня мир музыки бесконечен. Одной симфонической музыки мне недостаточно. Давно прошло время, когда киномузыка была прикладной, она превратилась в отдельный жанр, близкий к опере. Какое музыкальное впечатление перевернуло мое сознание? Первое было лет в 14, я тогда занимался музыкой из-под палки. Мой дядя, хормейстер в консерватории, принес ноты Скрябина, играл его последние сочинения. Ничего подобного я не слышал - стоял за дверью, окаменев. И к музыке начал иначе относиться. Вторая революционная встреча - с роком. Он буквально обрушился на меня. DeepPurple, KingCrimson, Yes, Питер Габриэл, Genesis, PinkFloyd - величайшая музыка. Революция в истории человечества. Все же ждали, что ХХ век принесет новую музыку. Были поиски Стравинского, Шенберга, но все это продолжение классики. А эта музыка совершенно новаторская: ни инструментов таких не было, ни играть, ни петь, ни строить так не умели. Думаю, сейчас все движется к Мистерии. Все искусства разбрелись по разным уголкам, а теперь технология позволяет соединить их в общий мир. Когда я начинал работу с электроникой, инженеры меня ограничивали: «Это невозможно сделать». Сегодня композитор вновь оказался перед чистым листом - пиши, что хочешь! Открываются новые ресурсы, вслед за электроникой и цифрой - голография. Все вместе это окажется самым могучим прорывом человечества в музыке. У Тарковского была самая большая в мире библиотека баховских нот и пластинок и перед «Салярисом» Андрей мне сказал: «Мне не нужен композитор. У меня есть Бах». Я осторожно спрашиваю: «А можно ли как-то к Баху прикоснуться? Там несколько раз повторяется одна и та же тема». Андрей упирается: «Потому что это символ». Тогда я использовал технику Cantus firmus - сверху хоралла, над которым звучит баховская музыка, я еще надстроил эту композицию. Хотелось большей чувственности, которая у Баха запрятана вглубь. Я прожил долгую жизнь в искусстве и не могу ответить, чем по-настоящему горжусь. Во мне критик живет, больше чем сочинитель. Ну, наверное, оперой «Преступление и наказание». Во-первых я сам изумился, что его завершил. И кажется, это мой потолок. Неподъемная глубокая работа. И да, здесь я отвечаю за каждую ноту. Когда Кончаловский предложил мне «Преступление…», я сразу сказал, что это произведение мне не близко. Уговаривал его позвонить Шнитке. Но он упорный: «Только ты». И я преодолел себя, что важно и дорого. Были тяжелые кризисные моменты. Потом совершенно застрял, а Кончаловский уже жил в Лос-Анджелесе. Звонил все время, а я ему врал, будто продолжаю работу, хотя давно ее бросил. Он человек невероятно воспитанный, никогда не повышает голос. И вот спустя время - мне уже около 60-ти - звонит, и жестко: «Если не оставишь все свои работы - ты никогда не напишешь. Станешь стариком: пенсия, болезни, конец. У тебя максимум два года!» И бросил трубку. Меня проняло. Отказался от всех работ. За два года написал. Но я буквально ушел из мира. Писал сутками, спал когда придется: утром, днем, боялся упустить найденное, снилось все это бесконечно….Я совершенно покорен судьбе. Никогда против нее не шел. После консерватории радостно вприпрыжку понес свои сочинения в издательства, на радио, телевидение. Наткнулся на непреодолимую стену. Все мною сочиненное отрицалось. Я впал в отчаяние. Преподавал в музыкальной школе, в Институте культуры. Думал бросить занятия музыкой. И все же нашел силы пойти дальше. Что касается моей музыки, я самый нетерпимый свой критик. Никогда ничего не нравилось. Не слушал свою музыку и не слушаю, считаю это нелепым…Что касается окружающего мира с его политическими оргиями, войнами, то на меня внешний мир никак не влияет. Я кабинетная крыса. Даже гулять не люблю, считаю это потерей времени. Моя жена следит за происходящим, порой рассказывает: «Смотри, что творится». Да, есть глубокое ощущение приближающейся катастрофы. И не обязательно смотреть новости, чтобы чувствовать, как мир к ней катится с огромным наслаждением и ускорением. У меня это ощущение не проходит. Думаешь: «Ну ладно, ты уже свою жизнь прожил, но как внуки?..»
(Из разговора с репортером Ларисой Малюковой в гримерке концертного зала им. Чайковского в конце 2018 года после премьеры «Девяти шагов к Преображению», нового произведения, которое Э.Артемьев посвятил Владимиру Минину, создателю лучшего камерного хора в мире).
Реально. Правда, эти произведения могут дня на 2-3 заставить меня с искренней любовью относиться ко всему миру. Они что-то меняют в душе и весь мир легко туда помещается, и хочется его погладить по головке и поцеловать в темечко. Я даже пробовал в такие моменты вспоминать различных редисок, и они оказывались уже не такие редиски. И если случайно я сделал кому-то какую-то гадость и мы в соре, после музыки я пойду к тому, кого обидел, стану на колени и буду целовать руки и молить о прощени меня, дурака неразумного.....
Нелепо твердить например, что медитативная музыка повышает чувственность....
