Когда в 1927 году была разработана новая теория волновой механики, давшая решение старых противоречий в отношении волн и частиц в контексте нового взаимодополняющего мышления, Эйнштейн остался не полностью удовлетворен этим решением. Снова и снова он придумывал блестящие аргументы, представляющие тезис о том, что новая теория, возможно, была правильной, насколько это было возможно, но неполной. Бор, в противоположность этому, продемонстрировал, что новая теория содержит все регулярные законы, которые могут быть сформулированы осмысленно в пределах своего диапазона действия. Справедливость в отношении объективного аспекта физической реальности, принятой в волновой механике, и ее статистических естественных законов была достигнута с помощью следующих допущений, которые любой физик считал бы само собой разумеющимся:
1. Индивидуальные характеристики наблюдателя в физике не обнаруживаются.
2. Результаты измерений не могут зависеть от наблюдателя, с того момента, как он выбрал свою экспериментальную установку.
Однако физическая теория также имеет субъективный аспект, поскольку уже невозможно определить состояние микрофизических объектов, зависящее от того, как (с какой установкой) эти объекты измеряются. Аргументы Бора были убедительными, и я с самого начала был на его стороне, поскольку рассматривал возражения Эйнштейна как регрессивную тенденцию возвращения к старому идеалу обособленного наблюдателя (5). Я заметил Бору: то, что Эйнштейн рассматривал как несовершенство волновой механики в физике, на самом деле было несовершенством физики в жизни. Бор с готовностью согласился с этим заявлением. Тем не менее, я должен был признать, что здесь присутствовало несовершенство или неполнота, даже если это было вне сферы физики, и с тех пор Эйнштейн никогда не прекращал попыток склонить меня к своему образу мышления.
Сегодня я знаю, что это пара противоположностей полнота / объективность, и что, несмотря на утверждения Эйнштейна, невозможно одновременно и то и другое. Здесь снова возникает ситуация "жертвоприношения и выбора", как и в отношении неопределенности в самой квантовой физике. Хотя я не поддерживал регрессивного направления, как Эйнштейн, я все же сталкивался с той же дилеммой. Я не мог отрицать, что в принципе статистический способ описания природы также требует комплементарного понимания отдельного случая; но в то же время я видел, что законы вероятности новой теории были теми самыми, на которые можно надеяться в пределах объективной (т. е. непсихологической) рамки законов природы.
В то же время проблемы с чувствами привели меня к серьезному личному кризису и к тому, что я познакомился с аналитической психологией. Это было, если я не ошибаюсь, в 1931 году, когда я узнал Вас лично. В то время я испытал бессознательное как совершенно новое измерение. Это было в 1934 году вскоре после моей женитьбы, и мое обращение к аналитике обусловило появление физического символизма в снах. Среди прочего, в то время у меня был следующий сон, и он много лет занимал меня: "Человек, похожий на Эйнштейна, рисует на доске вот такой рисунок:
Заштрихованная поверхность, пересекаемая графиком
глубинная
связь квантовая механика
реальности
Это, по-видимому, было связано с описанным спором и, казалось, содержало своего рода ответ бессознательного на него. Он показал мне квантовую механику и так называемую официальную физику вообще как одномерную часть двумерного, более значимого мира, вторым измерением которого может быть только бессознательное и архетипы. Сегодня я действительно считаю, что возможно, что один и тот же архетип проявляется как в выборе экспериментальной установки наблюдателя, так и в результате измерения (аналогия с кубиками в экспериментах Рейна). Я также теперь считаю, что Эйнштейн сыграл роль тени (6), но что сон показал мне, что "Самость" также содержалось в тени.
С того времени, первоначально против чрезвычайно сильного сознательного сопротивления, бессознательное синтетически построило для меня correspondentia (соответствие – лат.) между физикой (с математикой) и психологией. В отличие от современной физики с ее комплементарностью, точка зрения на бессознательное жертвует вышеупомянутым традиционным требованием объективности (что, на самом деле, оказывается нарушающим) и вместо этого выбирает полноту (в соответствии с природой!).
Соответственно, я могу попытаться представить свои отношения с физикой и психологией через кватернион, в котором каждый из нас представляет умственные установки, а Вы, конечно, представляете свою аналитическую психологию.
Эйнштейн
Юнг––––-І–––– Бор
Паули
Неизбежная судьба физики, работающей со статистическими законами природы, – она должна стремиться к полноте. Но при этом физика обязательно будет противостоять психологии бессознательного, поскольку ей не хватает именно бессознательного и психики наблюдателя.
Подобно тому, как физика стремится к полноте, Ваша аналитическая психология ищет дом. Ибо нельзя отрицать тот факт, что психология, как незаконнорожденный ребенок духа, ведет эзотерическое, особое существование за пределы того, что обычно признается академическим миром. Но именно так констеллируется архтип coniunctio (союза – лат.). Независимо от того, будет ли достигнут coniunctio, я не знаю, но я не сомневаюсь, что это будет самая прекрасная судьба, которая может произойти как с физикой, так и с психологией.
