СОСТОЯНИЕ ЗАПАДНОЙ РОССИИ В КОНЦЕ XVI И В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XVII ВЕКА
1. Иезуиты в Литве и мысль об унии.
Обозревши смутное время и восстановление спокойствия в Московском государстве при царе Михаиле, мы должны обратиться теперь к западной России, где шла также сильная борьба, в решении которой должен был участвовать преемник Михаилов. Мы видели, что западная Россия примкнула к более сильному государству Литовскому, а потом при посредстве Литвы соединилась с Польшею. На первых же порах этого соединения оказались большие неудобства вследствие различия исповеданий, когда при Ягайле и некоторых его преемниках польские католики давали себе волю увлекаться религиозной ревностью и теснить восточное русское исповедание.
И при Ягеллонах подобные попытки имели следствием народную вражду и стремление русских людей оторваться от польско-литовского союза и присоединиться к восточной России; но при Ягеллонах попытки эти не были постоянны и сильны; иначе пошло дело к концу XVI века, когда были призваны в Польшу и Литву иезуиты для борьбы с распространившимся здесь протестантизмом. Иезуиты благодаря своим ловким приемам ослабили протестантизм, после чего немедленно обратили свое внимание на более опасного врага - на старинное, пустившее в народе глубокие корни исповедание восточное, или русское; против него возбудили они фанатизм католического народонаселения, против него по их внушениям начало действовать правительство, отуманенное фанатизмом, не умеющее разобрать собственного интереса; против него направлены были ими беспокойные силы школьной молодежи; против него говорили они проповеди и писали ученые рассуждения; против него действовали они в домах и школах, отрывая русскую молодежь от веры отцовской.
Знаменитый проповедник иезуит Петр Скарга издал книгу "О единстве Церкви Божией", где вооружался против русской Церкви и указывал на выгоды, которые должны были произойти для нее от унии, т. е. от подчинения папе и принятия католического вероучения, при оставлении прежних обрядов и церковнославянского богослужебного языка. Другой иезуит, известный уже нам Антоний Поссевин, не успевший обратить в католицизм Иоанна Грозного, хлопотал об унии в западной России, для чего просил о заведении училищ для русских и в Риме, и в Вильне. Мысль о выгоде унии не могла не распространиться между русскими людьми вследствие очень незавидного состояния их Церкви в польских областях.
Правительство, сначала равнодушное, а потом и враждебное, не могло быть внимательно к интересам этой Церкви: оно отдавало не только православные монастыри, но и целые епархии в управление людям, не чувствовавшим никакого внутреннего призвания к подобным должностям. Такие пастыри не могли укреплять паству в вере и нравственности; отсюда ослабление дисциплины церковной, ослабление нравственности низшего духовенства, упадок просвещения. Несмотря на то, западнорусское общество умело найти в себе средства для борьбы с опасным врагом, для поддержания своей старой веры, а вместе с верой и народности, ибо русский человек, отказавшись от православного исповедания, переходя в католицизм, разрывал все связи с своим народом.
Сначала сильную помощь западнорусской Церкви в борьбе ее с католицизмом подали знатные люди, из которых самым деятельным явился князь Константин Константинович Острожский: он сносился с православным Востоком, собирал, издавал церковные книги, заводил училища и типографии. Но потом большая часть знатных людей ослабели в своей ревности, приняли католицизм и ополячились. Обязанность поддерживать русскую веру и народность преимущественно должны были принять на себя братства.
2. Братства.
Братчины, или братства, представляли явление, общее всем областям русским, и вели происхождение свое из глубокой древности: они состояли в том, что для известного церковного праздника, например для Николина дня, прихожане складывались для устроения общего пира. В Новгороде, Пскове и в городах западной России братства имели большее значение, большие права, чем в России восточной; в городах западной России они особенно развились под влиянием Магдебургского права и цехового устройства, приобрели определенный круг деятельности, прав и обязанностей религиозных, благотворительных: эти братства приучили своих членов к общей самостоятельной деятельности, к общим совещаниям при сохранении строгого порядка, уважения членов друг к другу и к выборным старшинам. И вот когда западнорусская Церковь должна была начать борьбу с господствующей Церковью латинскою, то в братствах нашла готовые точки опоры, и от поднятия религиозной борьбы, религиозных вопросов братства приобрели еще большее значение, вобрали в себя не одних только городских жителей, или мещан, но и дворянство.
В описываемое время самое видное место между братствами занимало братство львовское (во Львове, или Лемберге Галицком), основанное в 1586 году львовскими мещанами, ктиторами (строителями) церкви Успения Богородицы, по благословению антиохийского патриарха Иоакима. По уставу этого братства братья должны были сходиться в известное время и вносить известное число денег, ежегодно выбирать четырех старшин, которые при сложении своих должностей обязаны давать отчет; нарушение уважения друг к другу и другие непристойные поступки немедленно же наказывались по приговору братства; в обществе братья обязаны были наблюдать друг за другом и доносить братству о беспорядочном поведении его членов, зато каждый член имел право рассчитывать на помощь братьев в нужде: братья помогают ему в суде, братья ходят за больным и бедным братом, помогают ему братскими деньгами, в нужде брат получает братские деньги взаймы без процентов, умершего брата все братья провожают до места погребения; покончив свои дела в заседаниях, братья читают священные книги и скромно друг с другом разговаривают.
Кроме этих правил, общих всем братским, патриарх Иоаким дал львовскому братству право обличать противных закону Христову, истреблять всякое бесчиние в Церкви, дал право всеобщего надзора, из-под которого не был изъят и епископ, право отлучать от Церкви. Братство основало школу, где учились православные дети всякого звания, завело типографию, где печатались книги славянские и греческие, устроило госпиталь. После львовского важное место занимало братство виленское.
3. Причины, заставившие некоторых епископов желать унии.
В 1589 году посетил западную Россию константинопольский патриарх Иеремия, возвращавшийся из Москвы. Мирские люди не замедлили подать ему сильные жалобы на церковные беспорядки, виною которых были епископы порочные или нерадивые. Вследствие этих жалоб патриарх удалил главного архиерея, митрополита киевского Онисифора, и на его место посвятил Михаила Рагозу по рекомендации мирских людей.
Михаил был действительно человек безупречного поведения, но слабый, бесхарактерный, неспособный занимать первое место в такое бурное время. Самым деятельным, ловким, умным и ученым епископом западной России в это время был Кирилл Терлецкий, епископ луцкий, но это был больше хороший управитель имений церковных, чем архиерей; по образу жизни, по привычке к самоуправству, неразборчивости средств Терлецкий был похож больше на тогдашнего светского пана, чем на епископа христианского. Несмотря на то, патриарх дал Терлецкому звание своего экзарха с правом наблюдать за епископами, низвергать недостойных. Это право, отнятое, таким образом, у митрополита, еще более унизило значение Рагозы, возбудило его неудовольствие против патриарха, и, таким образом, вместо порядка внесены были новые причины беспорядка в Церковь. Митрополит был недоволен учреждением экзархата в пользу Терлецкого; Терлецкий был недоволен тем, что, несмотря на звание экзарха, не пользовался полною доверенностью патриарха, который выслушивал на него жалобы других архиереев; во Львове епископ Гедеон Болобан вел соблазнительную борьбу с тамошним братством, не умея никак помириться с правами, данными последнему; наконец Терлецкий рассорился с главным столпом православия, князем Константином Острожским, и в то же время подвергался сильному преследованию со стороны католиков.
Тогда Терлецкий вместе с некоторыми другими епископами решился избавиться от всех бед, грозивших и от своих, и от чужих,- избавиться средством, на которое давно уже указывали иезуиты,- униею. Епископы представили королю Сигизмунду III грамоту, в которой соглашались подчиниться римскому папе, с тем чтоб русская Церковь сохранила в целости все свои обряды и богослужебный язык, а епископам обеспечены были права и вольности, каких они желают.
4. Епископы подчиняются папе.
Король с радостью принял это предложение, обещал епископам свои милости, права наравне с католическим духовенством, защиту от восточных патриархов, неотъемлемость должностей. Скоро Терлецкий приобрел себе могущественного союзника в новом епископе владимиро-волынском Ипатии Потее. Потей, возведенный в сан епископа из знатных сановников светских, явился великим подвижником, воздержником, постником, охранителем прав церковных и чуждым суеты мирской, но он был малосведущ в делах церковных, равнодушен к вопросу о различии церквей и тем легче мог быть склонен к унии, что и другие православные, даже сам князь Острожский, желали унии как средства вывести русскую Церковь из тяжкого положения.
Но князь Острожский, переписываясь с Потеем об унии, требовал, чтоб это было соединение всей восточной Церкви с западною, а не одной западнорусскою; Потей же считал это неудобоисполнимым и соединился с Терлецким для приведения в исполнение его плана. Они открыли свой замысел митрополиту Михаилу Рагозе; этот слабохарактерный старик, с одной стороны, видел для себя большие выгоды от унии и боялся сопротивлением ей разгневать короля; с другой стороны, боялся сопротивления православных, боялся рассердить знатных панов, начавши дело тайком от них, и потому начал хитрить: через Потея и Терлецкого сносился с королем, торговался с ним насчет выгод для себя от унии, получал требуемое и в то же время писал православным вельможам и братствам, что не одобряет унии и не принимает в ней никакого участия; обманывал и Потея с Терлецким, не приезжая к ним в назначенное время на совещания.
Но ему нельзя было долго хитрить: князь Острожский выдал послание ко всем православным, в котором в сильных выражениях обличал митрополита и епископов в отступничестве от православия; западная Россия волновалась; видя это, король Сигизмунд спешил покончить желанное для него дело унии: Потей и Терлецкий в конце 1595 года отправились в Рим и там от имени митрополита и своей братьи, епископов, били челом папе, чтоб принял русскую Церковь под свою верховную власть.
5. Брестский собор 1596 года.
В Риме торжествовали воссоединение русской Церкви, а в Варшаве на сейме 1596 года князь Острожский с другими православными депутатами требовал свержения епископов Потея и Терлецкого за то, что самовольно подчиняли русскую Церковь папе. Наконец для окончательного решения дела созван был собор в Бресте в октябре 1596 года. Но здесь православные и принявшие унию архиереи не соединились в общем совещании: три раза православные посылали приглашать к себе митрополита и его соумышленников, но они не пришли.
Тогда православные, находившиеся под председательством уполномоченного константинопольским патриархом экзарха, грека Никифора, объявили митрополита и всех епископов-униатов лишенными своего сана и поклялись не отступать от восточной Церкви. В то же самое время Рагоза с своими сообщниками предал проклятию духовенство, оставшееся верным православию.
6. Борьба православных с униатами и католиками; распространение просвещения.
Так произошла уния или, лучше сказать, разделение западнорусской Церкви на православную и униатскую. Русские люди, оставшиеся верными вере отцовской, подверглись гонению: православные церкви запирались; в селах паны отдавали их на откуп жидам, так что крестьянин, чтоб крестить ребенка или похоронить мертвого, должен был прежде идти к жиду, который за деньги отпирал ему церковь. Но это гонение, борьба, которую русские люди должны были вести за свою веру и народность с врагом, сильным не одними материальными средствами, возбудили нравственные силы их.
Так как униаты и католики действовали и пером против православия, то православные начали защищаться тем же оружием, издавать книги в пользу православия, против унии и католицизма, вследствие чего явилась обширная полемическая литература; чтоб вести с успехом эту борьбу пером, русские люди увидали необходимость призвать на помощь науку и потому начали сильно стараться о распространении школьного образования; братства усилили свою деятельность. Еще в 1594 году братство киевской Богоявленной церкви завело школу; школа эта сгорела в 1614 году, но в следующем 1615-м богатая женщина Анна Тугулевичевна возобновила ее на свой счет; самым ревностным покровителем и распространителем этой школы сделался с 1631 года Петр Могила, сын молдавского воеводы, сперва архимандрит Киево-Печерской лавры, а потом и митрополит киевский: на его счет молодые люди, миряне и монахи, были отправлены во Львов, Рим и другие иностранные города, славные своими академиями, чтоб потом быть наставниками в киевской школе.
Как лучшие люди западной России понимали свою обязанность в тяжелое время гонения, всего лучше видно из акта, названного Советованием о благочестии (1621 год), где определено: епископы должны проповедовать правую веру, покаяние и благочестивые дела, обходя домы благородных, посылая учеников своих учить в церквах, не дожидаясь, чтоб к ним приходили, кланялись или что-нибудь приносили. Должны возбуждать и приготовлять к мученичеству как самих себя, так и народ. Писать и печатать в защиту благочестия книги; противникам возражать письменно, но только посоветовавшись с другими, потому что между русскими разномыслие, а у противников крепкое убеждение в своих верованиях и злоба в сердцах на русских. В церквах каждое воскресенье и праздник должна быть проповедь. Учреждать по городам школы и братства. Вызвать с Афонской горы знаменитых русских отшельников, а из России посылать на Афон как в школу духовную.
7. Казаки и их восстания против польского правительства.
Но одновременно с этим напряжением нравственных сил западнорусского общества, одновременно с этою борьбою пером и словом шла борьба материальная: ее вели казаки. Западные, малороссийские казаки, признававшие над собою власть польского правительства и носившие в восточной России название черкас, отличались точно таким же характером, как и восточные, московские казаки.
Они разделялись на городовых казаков, носивших и названия по городам, например полк Переяславский, Черкасский, Миргородский и т. д., и на запорожцев, живших за Днепровскими порогами, в укрепленном местечке, называвшемся Сечью, и управляемых кошевым атаманом. Городовые были более под руками правительства; запорожцы же признавали только по имени его власть и вели одинакий образ жизни с донскими казаками. Кошевой атаман и подчиненные ему куренные атаманы выбирались вольными голосами; свободное от походов время казаки проводили в звериной или рыбной ловле и в пирушках; женщины не допускались в Запорожье.
Между Запорожьем и Доном была тесная связь: казаки из Запорожья свободно переходили на Дон и жили там иные лет по осьмнадцати, и живало их на Дону человек по 100; в Запорожье донских казаков было также очень много. Мы видели деятельность казаков в Московском государстве в смутное время, видели, как они ссорили Москву с Турциею при Михаиле. Малороссийские казаки своими своевольными нападениями на турецкие берега и громлением турецких кораблей на Черном море точно так же ссорили Польшу с Турциею, но для Польши эта ссора была опаснее по близости границ ее к границам турецким.
Вот почему Польское государство начало стремиться подчинить казаков своим требованиям; эти требования состояли в том, чтоб казаков было ограниченное, известное правительству число и чтоб старшина казацкий находился в непосредственной зависимости от правительства, которое должно распоряжаться всеми движениями казаков. Но казаки не хотели подчиниться этим требованиям; отсюда в конце XVI и в XVII веке мы видим ряд казацких восстаний. Но эти казацкие восстания против Польского государства имели другой исход, чем восстания казаков на востоке против Московского государства. Польское государство носило в себе глубокую рану, которая растравлялась все более и более: то была религиозная борьба вследствие унии, сильное гонение, которому подвергались православные, в соединении с тяжким состоянием, в котором находилось низшее, земледельческое сословие.
В каком положении находились крестьяне, всего лучше видно из того, что паны имели обыкновение отдавать свои населенные земли в аренду жидам с правом казнить смертью крестьян, которые от таких притеснений бежали в казаки или в пределы Московского государства. Поэтому казаки, восставая против государства за свои казацкие интересы, в то же время как православные русские люди поднимали знамя во имя веры и народности и в интересах низшего, сильно угнетенного сословия; поэтому казацкие восстания встречали сильное сочувствие не только в селах, но и в городах; дело казацкое сливалось с делом священным, народным.
Несмотря на то что казацкие восстания на западе вначале удавались, оканчивались они всегда торжеством Польского государства: предводители этих восстаний или погибали позорной и жестокой смертью, или должны были бежать из родной страны. Государство, по-видимому, достигло своей цели относительно казаков; число их было ограничено; старшина их, назначенный правительством, находился в полной зависимости от главнокомандующего, или коронного гетмана. Но дела переменились, когда в 1648 году начальником казацкого восстания явился Богдан Хмельницкий. Деятельность этого знаменитого гетмана равно относится и к истории западной, и к истории восточной России, где царствовал преемник Михаилов.
Сергей Михайлович Соловьев «Учебная книга по Русской истории»
ГЛАВА XXXIV - СОСТОЯНИЕ ЗАПАДНОЙ РОССИИ В КОНЦЕ XVI И В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XVII ВЕКА
История России
-
Татьяна
- Сообщения: 5131
- Зарегистрирован: 29 июн 2013, 01:48
История России
ИСТОРИЯ ЮЖНОЙ РУСИ
Смирнов А.С.
Познав себя – познаешь мир.
Без Истины нет Свободы.
Введение
Современное состояние исторической науки сложилось на Украине в последние 17 лет (с 1991 г.). Для него характерно господство идеологического взгляда на исторические процессы и события: вся более чем тысячелетняя история Южной Руси и Украины рассматривается исключительно как борьба за создание украинского государства.
Следствием господства идеологии в исторических исследованиях является игнорирование целого ряда важнейших научных принципов методологии.
К главным негативным моментам идеологического подхода нужно отнести следующие.
1. Отсутствие историко-генетического принципа при изучении исторических событий и фактов. Современное территориальное состояние и название пространства Украины переносится в глубины веков. В «историю Украины» включаются настолько древние периоды (например, скифский и даже трипольский!!), что исчезают даже элементы научности. Хотя общеизвестно, что на протяжении всей античности нет письменных свидетельств не только о Руси и тем более об Украине, но даже о славянах.
Само возникновение Руси в исключительной мере принадлежит средневековой истории. В результате, украинскими историками нарушается важнейший научный метод историзма. Благодаря этому происходит грубая фальсификация целых периодов истории. Та же Киевская Русь, вопреки всем имеющимся фактам, включена в украинскую историю. Хотя название «Украина» закрепляется за пограничной частью Южной Руси не ранее XVI в.
Неудивительно, потому что сам термин «Украина» как раз и означает пограничье.
2. В работах украинских историков практически полностью отсутствует сравнительный метод. История Украины преподносится как нечто совершенно уникальное и самодостаточное.
Хотя в действительности территория Южной Руси, а затем и Украины всегда находилась на пересечении крупнейших геополитических пространств: византийской, мусульманской и европейской цивилизаций, российской евразийской субцивилизации. Закономерно, что южнорусское и украинское пространство испытало огромное и длительное воздействие «ритмов Евразии», которые и определили ход южнорусской и украинской истории.
Поэтому отсутствие сравнительных исследований в украинской истории XX и XXI вв. превращает ее в мифологизированную идеологию для внутреннего пользования. Она изначально таковой и предстает у ее основателя Михаила Грушевского.
И сегодня негласно в среде украинских историков действует принцип – история Украины только для украинцев. Исследования и выводы зарубежных специалистов, нередко даже украинцев диаспоры, беспардонно замалчиваются.
Тем более игнорируются достижения польских и особенно русских исследователей.
Следовательно, украинские историки не применяют ни историко-генетического метода, ни сравнительного. В целом, методологию в украинской исторической школе практически полностью заменила идеология.
Но почему важно применение историко-генетического и сравнительного методов? Потому, что только так можно понять ход истории во времени и пространстве, соответственно. Историки, исследующие события вне времени и пространства не могут на научном уровне понять их содержание и смысл. История неизбежно приобретает черты аморфного патриотического мифа.
3. Результатом грубого игнорирования сравнительно-исторического метода становится невозможность решения фундаментальных проблем южнорусской и украинской истории. Например, в современной украинской истории не исследуется ее фундаментальная проблема: как и когда Южная Русь превратилась в Украину, а малороссияне Поднепровья и русины Галиции стали украинцами. Вместо научных исследований путем фальсификаций средневековая Русь отождествляется с позднейшей Украиной посредством придуманного Грушевским и в действительности никогда не существовавшего термина Украина-Русь.
Наоборот, эти термины в реальной истории противостоят друг другу. Причем это подтвердил сам Грушевский-политик, заменив в качестве реального главы Центральной рады в 1918 г. название Малороссия на Украину.
Игнорируется важнейший факт буферного положения Южной Руси по отношению к мировым цивилизациям и субцивилизациям, к Европе в частности. Вместо этого совершенно безосновательно Украина объявляется извечной частью Европейской цивилизации, да еще в ее нынешних, созданных в период большевистско-коммунистического режима границах. Хотя на протяжении всей истории Южной Руси и Украины существовало множество черт экономического, политического, социального характера явно неевропейского типа.
Например, на территории Южной Руси не было феодализма, а в Средневековье получили распространение территориально-клановые отношения.
Казачество – гордость всех украинских историков, типичное явление степного пространства Евразии, но никак не Европы.
Об этом прямо свидетельствует наличие казаков на огромном протяжении южных степных границ России: Дона, Кубани, Яика и даже Сибири и Маньчжурии!
4. Особенно широко для фальсификации истории украинская историческая школа применяет принцип манипуляции фактами и источниками. Одни из них могут полностью замалчиваются, из других, как из «Повести временных лет», вырываются куски текста и т. п. Другой широко применяемый метод фальсификации – это выпячивание мелких и даже мельчайших исторических фактов и игнорирование крупнейших и важнейших событий и фактов. В этом особенно преуспел основатель украинской исторической школы Грушевский в своей «Истории Украины-Руси».
Этот же метод продолжает широко использоваться современными украинскими историками. Так, при трактовке деятельности ОУН-УПА, совершившей в годы Второй мировой войны тяжкие преступления против человечности, игнорируются общеизвестные факты геноцида евреев и поляков. В то же время мелкие военные столкновения УПА с немецкими частями выдаются за освободительную войну. Хотя точно известно, что ОУН-УПА никогда не прекращала сотрудничества с Германией. В частности, лично командующий УПА Шухевич руководил на протяжении ряда лет уничтожением десятков тысяч евреев, поляков, белорусов, украинцев. Причем не только в 1941 г., но и в 1942–1944 гг. С согласия Шухевича в 1943–1944 гг. была создана дивизия СС «Галичина».
Таких примеров выпячивания мельчайших фактов и событий и замалчивания и фальсификации крупнейших и важнейших исторических фактов можно назвать множество, причем на всем протяжении многовековой южнорусской и украинской истории.
Замалчивается факт того, что первым центром Руси был Новгород, и что именно из него династия Рюриковичей попала в Киев. 250 лет между этими центрами была теснейшая политическая, экономическая, религиозная связь. Замалчивается факт почти полного упадка киевской, черниговской и других южнорусских земель на протяжении едва ли не 300 лет: с середины XIII до середины XVI в., как и факт того, что несколько раз Киев просто пустел после нашествий татар, что означало смену населения на этих землях.
Совершенно игнорируется позднее возникновение украинского языка как русско-польского диалекта. Украинские филологи и историки, вопреки полному отсутствию исторических документов на украинском языке едва ли не до XVII в., утверждают, что население Южной Руси говорило на украинском языке! В действительности, именно в XVI–XVII вв. в захваченных поляками южнорусских землях в русский язык внедрились сотни польских слов, что привело к формированию малорусского наречия и предгорного диалекта галицких русинов. На их основе в XX в. и был создан украинский язык. Чуть раньше в конце XIX в. был разработан украинский алфавит (кулишовка).
Замалчивается или преднамеренно не замечается факт того, что и в XVII в. южнорусские земли сохраняли имя Руси. Например, Гадячский договор Выговского с поляками предполагал создание именно Русского княжества, а не Украинского.
Особенно настойчиво замалчивается факт того, что термин «Украина» и «украинцы» никогда не использовался в Галиции, что многие столетия, почти до XX в., здесь господствовали термины Малая Русь, Галицкая Русь, Русское воеводство, русины.
Тщательно скрывается факт колоссального влияния на процесс создания Украины и украинцев Австрии, Германии и особенно большевизма.
Замалчивается факт типично марионеточного характера гетманата Скоропадского и УНР.
Последняя называется высокопарно Державой!
Немцы – настоящие создатели таких «держав», презрительно называли их «шуц-штатен» (буферными).
Подобного рода замалчивания и манипуляции фактами ставят вопрос о научности украинской истории и квалификации историков, ее создающих.
5. В украинской исторической науке практически полностью отсутствует свобода слова и дискуссий.
Существуют прямые запрет со стороны Министерства образования и науки на исследования целых исторических эпох. Например, Киевской Руси, что лишний раз свидетельствует о неевропейском характере современного государства «Украина».
Следовательно, в такой важной для общественного сознания научной отрасли, как история, отсутствуют самые элементарные демократические свободы. И, прежде всего, свобода слова! Неудивительно, что здесь процветает фальсификация и коррупция, основанная на клановости и землячестве.
Низок профессиональный уровень большинства украинских историков, которые не столько изучают, сколько сочиняют украинскую историю.
Практически отсутствуют фундаментальные исследования по всей истории Украины, ибо невозможно написать историю Украины до XX в., которой не было.
Нужно писать историю Южной Руси, а за это могут наказать.
Причины такого положения будут рассмотрены далее, хотя о главной мы уже сказали.
Она состоит в превращении истории в идеологию для обоснования политических целей – существования государства «Украина» в ее нынешних границах Южной Руси.
В этом отношении «история Украины» играет ту же идеологическую роль, что «история СССР» и «история КПСС» при коммунистическом режиме.
Неудивительно, что она преподается во всех высших учебных заведениях независимо от профиля. То же имело место в СССР с чисто идеологической дисциплиной «историей КПСС».
Далее мы увидим, что эта преемственность вовсе не случайна.
Смирнов А.С.
Познав себя – познаешь мир.
Без Истины нет Свободы.
Введение
Современное состояние исторической науки сложилось на Украине в последние 17 лет (с 1991 г.). Для него характерно господство идеологического взгляда на исторические процессы и события: вся более чем тысячелетняя история Южной Руси и Украины рассматривается исключительно как борьба за создание украинского государства.
Следствием господства идеологии в исторических исследованиях является игнорирование целого ряда важнейших научных принципов методологии.
К главным негативным моментам идеологического подхода нужно отнести следующие.
1. Отсутствие историко-генетического принципа при изучении исторических событий и фактов. Современное территориальное состояние и название пространства Украины переносится в глубины веков. В «историю Украины» включаются настолько древние периоды (например, скифский и даже трипольский!!), что исчезают даже элементы научности. Хотя общеизвестно, что на протяжении всей античности нет письменных свидетельств не только о Руси и тем более об Украине, но даже о славянах.
Само возникновение Руси в исключительной мере принадлежит средневековой истории. В результате, украинскими историками нарушается важнейший научный метод историзма. Благодаря этому происходит грубая фальсификация целых периодов истории. Та же Киевская Русь, вопреки всем имеющимся фактам, включена в украинскую историю. Хотя название «Украина» закрепляется за пограничной частью Южной Руси не ранее XVI в.
Неудивительно, потому что сам термин «Украина» как раз и означает пограничье.
2. В работах украинских историков практически полностью отсутствует сравнительный метод. История Украины преподносится как нечто совершенно уникальное и самодостаточное.
Хотя в действительности территория Южной Руси, а затем и Украины всегда находилась на пересечении крупнейших геополитических пространств: византийской, мусульманской и европейской цивилизаций, российской евразийской субцивилизации. Закономерно, что южнорусское и украинское пространство испытало огромное и длительное воздействие «ритмов Евразии», которые и определили ход южнорусской и украинской истории.
Поэтому отсутствие сравнительных исследований в украинской истории XX и XXI вв. превращает ее в мифологизированную идеологию для внутреннего пользования. Она изначально таковой и предстает у ее основателя Михаила Грушевского.
И сегодня негласно в среде украинских историков действует принцип – история Украины только для украинцев. Исследования и выводы зарубежных специалистов, нередко даже украинцев диаспоры, беспардонно замалчиваются.
Тем более игнорируются достижения польских и особенно русских исследователей.
Следовательно, украинские историки не применяют ни историко-генетического метода, ни сравнительного. В целом, методологию в украинской исторической школе практически полностью заменила идеология.
Но почему важно применение историко-генетического и сравнительного методов? Потому, что только так можно понять ход истории во времени и пространстве, соответственно. Историки, исследующие события вне времени и пространства не могут на научном уровне понять их содержание и смысл. История неизбежно приобретает черты аморфного патриотического мифа.
3. Результатом грубого игнорирования сравнительно-исторического метода становится невозможность решения фундаментальных проблем южнорусской и украинской истории. Например, в современной украинской истории не исследуется ее фундаментальная проблема: как и когда Южная Русь превратилась в Украину, а малороссияне Поднепровья и русины Галиции стали украинцами. Вместо научных исследований путем фальсификаций средневековая Русь отождествляется с позднейшей Украиной посредством придуманного Грушевским и в действительности никогда не существовавшего термина Украина-Русь.
Наоборот, эти термины в реальной истории противостоят друг другу. Причем это подтвердил сам Грушевский-политик, заменив в качестве реального главы Центральной рады в 1918 г. название Малороссия на Украину.
Игнорируется важнейший факт буферного положения Южной Руси по отношению к мировым цивилизациям и субцивилизациям, к Европе в частности. Вместо этого совершенно безосновательно Украина объявляется извечной частью Европейской цивилизации, да еще в ее нынешних, созданных в период большевистско-коммунистического режима границах. Хотя на протяжении всей истории Южной Руси и Украины существовало множество черт экономического, политического, социального характера явно неевропейского типа.
Например, на территории Южной Руси не было феодализма, а в Средневековье получили распространение территориально-клановые отношения.
Казачество – гордость всех украинских историков, типичное явление степного пространства Евразии, но никак не Европы.
Об этом прямо свидетельствует наличие казаков на огромном протяжении южных степных границ России: Дона, Кубани, Яика и даже Сибири и Маньчжурии!
4. Особенно широко для фальсификации истории украинская историческая школа применяет принцип манипуляции фактами и источниками. Одни из них могут полностью замалчиваются, из других, как из «Повести временных лет», вырываются куски текста и т. п. Другой широко применяемый метод фальсификации – это выпячивание мелких и даже мельчайших исторических фактов и игнорирование крупнейших и важнейших событий и фактов. В этом особенно преуспел основатель украинской исторической школы Грушевский в своей «Истории Украины-Руси».
Этот же метод продолжает широко использоваться современными украинскими историками. Так, при трактовке деятельности ОУН-УПА, совершившей в годы Второй мировой войны тяжкие преступления против человечности, игнорируются общеизвестные факты геноцида евреев и поляков. В то же время мелкие военные столкновения УПА с немецкими частями выдаются за освободительную войну. Хотя точно известно, что ОУН-УПА никогда не прекращала сотрудничества с Германией. В частности, лично командующий УПА Шухевич руководил на протяжении ряда лет уничтожением десятков тысяч евреев, поляков, белорусов, украинцев. Причем не только в 1941 г., но и в 1942–1944 гг. С согласия Шухевича в 1943–1944 гг. была создана дивизия СС «Галичина».
Таких примеров выпячивания мельчайших фактов и событий и замалчивания и фальсификации крупнейших и важнейших исторических фактов можно назвать множество, причем на всем протяжении многовековой южнорусской и украинской истории.
Замалчивается факт того, что первым центром Руси был Новгород, и что именно из него династия Рюриковичей попала в Киев. 250 лет между этими центрами была теснейшая политическая, экономическая, религиозная связь. Замалчивается факт почти полного упадка киевской, черниговской и других южнорусских земель на протяжении едва ли не 300 лет: с середины XIII до середины XVI в., как и факт того, что несколько раз Киев просто пустел после нашествий татар, что означало смену населения на этих землях.
Совершенно игнорируется позднее возникновение украинского языка как русско-польского диалекта. Украинские филологи и историки, вопреки полному отсутствию исторических документов на украинском языке едва ли не до XVII в., утверждают, что население Южной Руси говорило на украинском языке! В действительности, именно в XVI–XVII вв. в захваченных поляками южнорусских землях в русский язык внедрились сотни польских слов, что привело к формированию малорусского наречия и предгорного диалекта галицких русинов. На их основе в XX в. и был создан украинский язык. Чуть раньше в конце XIX в. был разработан украинский алфавит (кулишовка).
Замалчивается или преднамеренно не замечается факт того, что и в XVII в. южнорусские земли сохраняли имя Руси. Например, Гадячский договор Выговского с поляками предполагал создание именно Русского княжества, а не Украинского.
Особенно настойчиво замалчивается факт того, что термин «Украина» и «украинцы» никогда не использовался в Галиции, что многие столетия, почти до XX в., здесь господствовали термины Малая Русь, Галицкая Русь, Русское воеводство, русины.
Тщательно скрывается факт колоссального влияния на процесс создания Украины и украинцев Австрии, Германии и особенно большевизма.
Замалчивается факт типично марионеточного характера гетманата Скоропадского и УНР.
Последняя называется высокопарно Державой!
Немцы – настоящие создатели таких «держав», презрительно называли их «шуц-штатен» (буферными).
Подобного рода замалчивания и манипуляции фактами ставят вопрос о научности украинской истории и квалификации историков, ее создающих.
5. В украинской исторической науке практически полностью отсутствует свобода слова и дискуссий.
Существуют прямые запрет со стороны Министерства образования и науки на исследования целых исторических эпох. Например, Киевской Руси, что лишний раз свидетельствует о неевропейском характере современного государства «Украина».
Следовательно, в такой важной для общественного сознания научной отрасли, как история, отсутствуют самые элементарные демократические свободы. И, прежде всего, свобода слова! Неудивительно, что здесь процветает фальсификация и коррупция, основанная на клановости и землячестве.
Низок профессиональный уровень большинства украинских историков, которые не столько изучают, сколько сочиняют украинскую историю.
Практически отсутствуют фундаментальные исследования по всей истории Украины, ибо невозможно написать историю Украины до XX в., которой не было.
Нужно писать историю Южной Руси, а за это могут наказать.
Причины такого положения будут рассмотрены далее, хотя о главной мы уже сказали.
Она состоит в превращении истории в идеологию для обоснования политических целей – существования государства «Украина» в ее нынешних границах Южной Руси.
В этом отношении «история Украины» играет ту же идеологическую роль, что «история СССР» и «история КПСС» при коммунистическом режиме.
Неудивительно, что она преподается во всех высших учебных заведениях независимо от профиля. То же имело место в СССР с чисто идеологической дисциплиной «историей КПСС».
Далее мы увидим, что эта преемственность вовсе не случайна.
-
Татьяна
- Сообщения: 5131
- Зарегистрирован: 29 июн 2013, 01:48
История России
Раздел первый
Южная Русь как буферная территория между Европой и Евразией
Глава I
Таинства историографии, или Как сформировалась украинская историческая школа. Основные черты украинской исторической науки
Едва ли не на всем протяжении XVIII в. история Южной Руси еще оставалась на уровне авторского летописания. Оно осуществлялось в среде гетманской старшины, и наиболее известными примерами такого летописания были «Самовидец» неизвестного автора, «Сказания» Самуила Величка, «Действия…» Грабянки, и др. Собственно, научные исследования по истории Украины (Южной Руси), как и по истории России, были начаты европейцами. Но если в случае с Россией это были немцы (Миллер, Шлецер, Фишер), приглашенные русскими императрицами, то украинской (южнорусской) начали заниматься поляки. Среди последних ранее всего – на рубеже XVIII–XIX вв. граф Ян Потоцкий и Фаддей Чацкий. Правда, их взгляды на историю Украины и происхождение украинцев лишь по видимости были научными, а в действительности крайне тенденциозными. Так, Потоцкий отрицал связь с русским корнем населения Южной Руси и называл его украинцами, а Чацкий даже считал, что украинцы произошли от особого племени «укров», якобы обитавших за Волгой как орда и оттуда пришедших.
Логика их рассуждений была проста. Пространство Южной Руси в Польше называли Украиной (пограничьем), а значит, населять ее должны украинцы. В такого рода логике была доля истины. На юге Руси действительно и неоднократно менялось население. Так, фактически 200 лет (середина XIII – середина XV в.) эта территория была опустошена, затем в конце XV в. новые опустошения принесли набеги крымских татар. Но волна нового заселения с середины XVI в. шла, по преимуществу, из западнорусских, белорусских, великорусских земель. То есть, территорию, называвшуюся поляками Украиной, снова заселяли выходцы из пространства бывшей Руси, а значит, русские.
Интересно, например, что Галичина, находившаяся намного западнее Киевщины, Брацлавщины и Черниговщины («Украины» в польских терминах), в составе Речи Посполитой продолжала сохранять старое административное название – Русского воеводства.
В Великом княжестве Литовском сохранилось старое название Белой Руси.
Еще более интересно, что в период Гетманщины, например, по тому же Гадячскому договору 1658 г., возрожденная южнорусская государственность должна была именоваться Русским княжеством.
Причины тенденциозности польских исследователей украинской истории были вполне понятны. Как раз в конце XVIII в. был завершен раздел Речи Посполитой между Россией, Австрией и Пруссией. Причем почти вся территория нынешней Украины вошла в состав России как исконно русская, ранее захваченная поляками.
Неудивительно, что польские исследователи стремились доказать извечную нерусскость южнорусского населения, чтобы обосновать необходимость воссоздания Речи Посполитой в прежних границах.
Правда, была и объективная причина попыток польских исследователей выделить южнорусское население в отдельный этнос, а Южную Русь превратить в Украину.
Она состояла в длительном политическом разделении Южной и Северной Руси, начатого монголо-татарским нашествием (середина XIII в.), а позднее экспансией Литвы.
В результате 300-летнего раздельного развития Южная Русь приобрела черты буферного пространства между европейской и мусульманской цивилизациями.
Так что новый термин названия Южной Руси – Украина (буквально: пограничье) – соответствовал ее геополитическому положению в XIV–XVII вв. В те же века Северная Русь также перешла в новое геополитическое состояние, превратившись в евразийское царство, охватившее к середине XVII в. всю северную Азию до Тихого океана.
Но парадокс состоит в том, что как раз в конце XVIII в. Российская империя полностью вытеснила из северного Причерноморья мусульманскую Османскую империю и захватила Крымское ханство. Соответственно, Южная Русь перестала быть Украиной, так как изменилось ее геополитическое положение.
Южнорусские земли перестали быть пограничьем между европейской и мусульманской цивилизациями, которые Россия воссоединила в пределах своих границ.
При этом исчезло и европейское государство, владевшее южнорусскими землями, – Речь Посполитая.
Так что именно в конце XVIII в. произошли такие геополитические сдвиги, которые, казалось, делали неактуальным само определение юга Руси как Украины.
Ибо с исчезновением таких политических образований, как Крымское ханство и Речь Посполитая, исчезло и пограничье, их разделявшее, то есть Южная Русь теряла значение буферной территории.
Неудивительно, что в это же время на рубеже XVIII–XIX вв. формируется другое направление украинской (южнорусской) историографии – малороссийское, представленное «Историей Руссов», авторство которой приписывают отцу и сыну Полетика.
Как и работы польских историков, «История Русов» не являлась в полном смысле научной. Однако для нас важна ее главная идея, которая выражала претензии на политическую обособленность Южной Руси, и отражала взгляды казачьей старшины Гетманщины, переходившей в новое состояние – дворянского сословия имперской России.
Неудивительно, что автор «Истории Русов» отвергал название «Украина», навязанное поляками. «История Русов» имела переходные черты: была и завершением летописания малороссийской старшины, и попыткой создания особой истории, претендовавшей на научность, но с точки зрения малороссийской.
Но малороссийское направление в истории не получило развития в первой половине XIX в. Некоторые идеи «Истории Руссов» использовались Бантыш-Каменским в «Истории Украины» (1822 г.) и Маркевичем в «Истории Малороссии» (1840 г.). Однако, малороссийское направление почти на протяжении всего XIX в. так и не выделилось из общего русского развития исторической науки.
Следовательно, явной была политическая, а не научная причина появления двух направлений в украинской (южнорусской) историографии: польского и малороссийского.
Тем более что именно в XIX в. и большая часть Польши, и большая часть Южной Руси находились в составе Российской империи.
Естественным и главенствующим было третье направление исторической науки, которым являлась собственно история России, разрабатываемая русскими историками.
Фактически уже с середины XVIII в. Ломоносовым и Татищевым, но особенно со времени Карамзина. Для русского направления было характерно игнорирование различий Северной и Южной Руси, причем в самом широком смысле. В политическом, этническом, историческом, языковом, религиозном, культурном. Это была государственная историческая школа в чистом виде, выражавшая также имперский подход в понимании прошлого Руси и России.
Несомненно, для нее также была свойственна тенденциозность.
Например, сведение исторических исследований к изучению государства как института.
Нередко игнорировалась собственно история народа.
Однако в русской школе были собраны лучшие научные силы империи и на протяжении XIX в. именно она развивала историческую науку в лице своих крупнейших представителей: Карамзина, Погодина, Соловьева, Ключевского и др., и абсолютно доминировала.
К тому же, историческая школа государственников достаточно адекватно отражала процессы именно русской (великорусской) истории, где государственная власть в виде монархии деспотического типа – самодержавия, действительно была главной консолидирующей и цивилизующей силой.
Поражения польских восстаний 1831 г. и 1863 г.г. с одной стороны, и интеграция малороссийского общества в государственные и социальные структурами Российской империи с другой, привели к полному преобладанию русской исторической школы.
И как мы знаем, это было также следствием того, что южнорусские земли перестали быть буферной территорией, то есть, приобрели новое геополитическое состояние.
Вместе с тем, к середине XIX в. начинается формирование нового состояния малороссийской исторической школы, которая однако, изначально восприняла немалое число идей, выдвинутых польскими историками. Реально происходил синтез польской и малорусской школ, из которых впоследствии и сформировалась украинская школа.
При этом собственно польская школа переместилась в Краков, передав выработанные идеи украинской.
Однако этот процесс синтеза охватил длинный период времени: с середины XIX в. и до сегодняшнего дня.
Даже сегодня украинская историческая школа не получила завершения, ибо не существует обобщающих работ уровня «Истории Украины-Руси», которая сама по себе, как концептуальный труд, безнадежно устарела.
Естественно, что зарождение малороссийской школы с середины XIX в. могло протекать как процесс формирования особого направления в русской исторической школе.
И действительно, мы видим это на примере крупнейших представителей этого направления: Костомарова, Кулиша, Антоновича, Грушевского, творчество которого и завершило процесс.
Все они, кроме последнего, имели двойственные черты в своем научном творчестве.
С одной стороны, эти историки еще находились в научном и административном поле русской школы, но с другой стороны, путем синтеза малороссийского и польского взглядов на историю Южной Руси в их творчестве формировались взгляды украинской исторической школы.
Так, Костомаров еще оставался преимущественно на почве малороссийской и даже русской исторической школы, что прекрасно видно по его последней крупной работе «Мазепа». Пантелеймон Кулиш уже гораздо дальше продвинулся в сторону украинизации.
Хотя к концу жизни обнаружил сильные колебания во взглядах на историческую судьбу Малороссии.
Неудивительно, что над вторым изданием своего крупнейшего труда «Истории воссоединения Руси» он трудился почти до конца жизни.
Особенно интересен для понимания процесса формирования украинской исторической школы пример Антоновича. Причем сразу в нескольких отношениях. Прежде всего, в эволюции его самосознания как неполяка, что было зафиксировано в известной «Исповеди». Хотя все же по происхождению Антонович был поляк. Затем в том, что Антонович умудрялся вести не только двойную политическую, но и двойную научную жизнь. Так, он длительное время оставался профессором русской истории Киевского университета, и в то же время вел у себя на квартире тайные курсы уже украинской истории для избранной группы слушателей, одним из которых и был М. Грушевский.
Наконец, последний окончательно вышел из русской исторической школы, создав во Львове свою, украинскую школу. Как мы увидим далее, для нее свойственно было совершенно необоснованное перенесение термина «Украина» и «украинцы» на всю, даже самую начальную стадию русской истории.
Разделение истории Южной и Северной Руси также с самого начала русской истории, отказ от признания значения прихода дружин варягов для основания Руси и многие другие положения, явно отдающие фальсификацией истории ради политических целей.
Нетрудно увидеть, что в этом явно прослеживаются идеи польской школы.
На территории собственно России украинская школа не могла получить сколько-нибудь значительное развитие.
Как по политическим мотивам, ибо несла в себе идеологию украинского сепаратизма, так и по научным, ибо невозможно согласиться, находясь на научной точке зрения, что Киевской Русью правили украинские князья, и что это было украинское государство.
Зато некоторое время украинская школа имела возможность развиваться в СССР.
Как известно, и сам М. Грушевский с 1924 г. жил в СССР.
Но уже в 30-е гг. украинская школа была разгромлена, а ее представители уничтожены физически.
Развитие украинская школа получила в исторических трудах историков-эмигрантов: Дорошенко, Винниченко, Мазепы, Полонской и др., многие их которых сами были непосредственными участниками революционных и военных потрясений 1914–1920 гг. Эти работы излагали видение авторов событий тех лет и были достаточно объективны. В частности, работы Винниченко, Мазепы, Дорошенко.
Однако даже в работах этих авторов многие важные вопросы или замалчивались, или искажались.
Например, степень зависимости украинского движения от Австрии и Германии, марионеточный характер правительств Центральной Рады и Гетманата, безразличие широких масс Малороссии к украинской государственности, глубокие притиворечия между Директорией и руководством ЗУНР и т. д.
Работы других историков-эмигрантов отличались еще большим субъективизмом.
В том числе и обобщающие работы по всей истории Украины.
Для них характерны все те же явные элементы фальсификации: отрицание или искажение факта прихода в Киев варягов-русов и основания ими Руси; отделение истории Украины от истории России уже с периода Киевской Руси; игнорирование буферного характера пространства Южной Руси; замалчивание практически полного ополячивания социального строя, культуры, языка южнорусского населения в XVI–XVII вв. (не говоря уже о Галицкой Руси), явное преувеличение и приукрашивание феномена казачества и т. д.
Безусловно, историки-эмигранты внесли большой вклад в изучение украинской истории.
Среди них выделяется такой видный исследователь, как Лысяк-Рудницкий.
Он, работая в конкурентной и здоровой научной среде Северной Америки, достаточно объективно подходил к пониманию украинской истории, в том числе к варяжскому вопросу и геополитическому месту украинского пространства.
Но Лысяк-Рудницкий так и не написал обобщающей работы. Его исследования представлены отдельными статьями.
Несколько восполнили этот недостаток работы Ореста Субтельного. Он не скрывает важности варяжского фактора для становления Киевской Руси, довольно объективно исследует процесс становления украинства на рубеже XIX–XX вв. Но и в его работах, хотя с меньшей навязчивостью, звучат все те же ноты тысячелетнего украинства, которого не было.
Можно отметить также интересные работы З. Когута, О. Прицака и других современных историков диаспоры.
После 1991 г. украинская историческая школа возродилась и на Украине, но многие работы современных украинских историков по-прежнему тяготеют к сохранению прежних подходов, свойственных Грушевскому. Снова корни украинцев находят едва ли не в палеолите, замалчивается роль варягов в основании Русского государства, древняя Русь подменяется Украиной, русская история отделяется от украинской и т. д.
Многие подобные фальсификаты в XXI в. просто смехотворны и свидетельствуют о низком профессиональном уровне повторяющих их историков, ибо игнорируют общеизвестные источники и факты.
Вместе с тем целый ряд историков создает действительно серьезные работы, что и неудивительно, ведь сегодня далеко не 1900-й и не 1920 г. и на одном фальсификате далеко не уедешь.
Тем более, что в Европе появился целый ряд историков, занимающихся украинской историей, не говоря уже об историках Польши, России и Северной Америки.
Среди современных историков на Украине следует отметить работы таких авторов, как М. Коваль, В. Солдатенко, Д. Багалий и др. Но, вероятно, наиболее значительным современным историком можно назвать известного политика В. Литвина. Он авторов серии работ по истории Украины XX в. Причем его более поздние работы отличаются большей объективностью и научностью. В то же время, наиболее выдающимся научным исследованием последнего десятилетия правильно будет считать работу Михаила Коваля «Украина во Второй мировой и Отечественной войне» (1999). Ее отличительные черты: высокая степень объективности и научности, широкий охват сложнейших вопросов, порожденных на Украине трагической реальностью Второй мировой войны.
Тем не менее основная масса работ украинских историков начала XXI в. продолжает нести на себе печать идеологического субъективизма.
Все то же противопоставление истории России и Украины, то же замалчивание происхождения украинцев из малороссов и русинов, игнорирование огромного влияния внешнего фактора на украинскую историю и т. д.
Неудивительно, что украинские историки (и целые их институты) не в состоянии создать общую и целостную концепцию украинской истории.
Южная Русь как буферная территория между Европой и Евразией
Глава I
Таинства историографии, или Как сформировалась украинская историческая школа. Основные черты украинской исторической науки
Едва ли не на всем протяжении XVIII в. история Южной Руси еще оставалась на уровне авторского летописания. Оно осуществлялось в среде гетманской старшины, и наиболее известными примерами такого летописания были «Самовидец» неизвестного автора, «Сказания» Самуила Величка, «Действия…» Грабянки, и др. Собственно, научные исследования по истории Украины (Южной Руси), как и по истории России, были начаты европейцами. Но если в случае с Россией это были немцы (Миллер, Шлецер, Фишер), приглашенные русскими императрицами, то украинской (южнорусской) начали заниматься поляки. Среди последних ранее всего – на рубеже XVIII–XIX вв. граф Ян Потоцкий и Фаддей Чацкий. Правда, их взгляды на историю Украины и происхождение украинцев лишь по видимости были научными, а в действительности крайне тенденциозными. Так, Потоцкий отрицал связь с русским корнем населения Южной Руси и называл его украинцами, а Чацкий даже считал, что украинцы произошли от особого племени «укров», якобы обитавших за Волгой как орда и оттуда пришедших.
Логика их рассуждений была проста. Пространство Южной Руси в Польше называли Украиной (пограничьем), а значит, населять ее должны украинцы. В такого рода логике была доля истины. На юге Руси действительно и неоднократно менялось население. Так, фактически 200 лет (середина XIII – середина XV в.) эта территория была опустошена, затем в конце XV в. новые опустошения принесли набеги крымских татар. Но волна нового заселения с середины XVI в. шла, по преимуществу, из западнорусских, белорусских, великорусских земель. То есть, территорию, называвшуюся поляками Украиной, снова заселяли выходцы из пространства бывшей Руси, а значит, русские.
Интересно, например, что Галичина, находившаяся намного западнее Киевщины, Брацлавщины и Черниговщины («Украины» в польских терминах), в составе Речи Посполитой продолжала сохранять старое административное название – Русского воеводства.
В Великом княжестве Литовском сохранилось старое название Белой Руси.
Еще более интересно, что в период Гетманщины, например, по тому же Гадячскому договору 1658 г., возрожденная южнорусская государственность должна была именоваться Русским княжеством.
Причины тенденциозности польских исследователей украинской истории были вполне понятны. Как раз в конце XVIII в. был завершен раздел Речи Посполитой между Россией, Австрией и Пруссией. Причем почти вся территория нынешней Украины вошла в состав России как исконно русская, ранее захваченная поляками.
Неудивительно, что польские исследователи стремились доказать извечную нерусскость южнорусского населения, чтобы обосновать необходимость воссоздания Речи Посполитой в прежних границах.
Правда, была и объективная причина попыток польских исследователей выделить южнорусское население в отдельный этнос, а Южную Русь превратить в Украину.
Она состояла в длительном политическом разделении Южной и Северной Руси, начатого монголо-татарским нашествием (середина XIII в.), а позднее экспансией Литвы.
В результате 300-летнего раздельного развития Южная Русь приобрела черты буферного пространства между европейской и мусульманской цивилизациями.
Так что новый термин названия Южной Руси – Украина (буквально: пограничье) – соответствовал ее геополитическому положению в XIV–XVII вв. В те же века Северная Русь также перешла в новое геополитическое состояние, превратившись в евразийское царство, охватившее к середине XVII в. всю северную Азию до Тихого океана.
Но парадокс состоит в том, что как раз в конце XVIII в. Российская империя полностью вытеснила из северного Причерноморья мусульманскую Османскую империю и захватила Крымское ханство. Соответственно, Южная Русь перестала быть Украиной, так как изменилось ее геополитическое положение.
Южнорусские земли перестали быть пограничьем между европейской и мусульманской цивилизациями, которые Россия воссоединила в пределах своих границ.
При этом исчезло и европейское государство, владевшее южнорусскими землями, – Речь Посполитая.
Так что именно в конце XVIII в. произошли такие геополитические сдвиги, которые, казалось, делали неактуальным само определение юга Руси как Украины.
Ибо с исчезновением таких политических образований, как Крымское ханство и Речь Посполитая, исчезло и пограничье, их разделявшее, то есть Южная Русь теряла значение буферной территории.
Неудивительно, что в это же время на рубеже XVIII–XIX вв. формируется другое направление украинской (южнорусской) историографии – малороссийское, представленное «Историей Руссов», авторство которой приписывают отцу и сыну Полетика.
Как и работы польских историков, «История Русов» не являлась в полном смысле научной. Однако для нас важна ее главная идея, которая выражала претензии на политическую обособленность Южной Руси, и отражала взгляды казачьей старшины Гетманщины, переходившей в новое состояние – дворянского сословия имперской России.
Неудивительно, что автор «Истории Русов» отвергал название «Украина», навязанное поляками. «История Русов» имела переходные черты: была и завершением летописания малороссийской старшины, и попыткой создания особой истории, претендовавшей на научность, но с точки зрения малороссийской.
Но малороссийское направление в истории не получило развития в первой половине XIX в. Некоторые идеи «Истории Руссов» использовались Бантыш-Каменским в «Истории Украины» (1822 г.) и Маркевичем в «Истории Малороссии» (1840 г.). Однако, малороссийское направление почти на протяжении всего XIX в. так и не выделилось из общего русского развития исторической науки.
Следовательно, явной была политическая, а не научная причина появления двух направлений в украинской (южнорусской) историографии: польского и малороссийского.
Тем более что именно в XIX в. и большая часть Польши, и большая часть Южной Руси находились в составе Российской империи.
Естественным и главенствующим было третье направление исторической науки, которым являлась собственно история России, разрабатываемая русскими историками.
Фактически уже с середины XVIII в. Ломоносовым и Татищевым, но особенно со времени Карамзина. Для русского направления было характерно игнорирование различий Северной и Южной Руси, причем в самом широком смысле. В политическом, этническом, историческом, языковом, религиозном, культурном. Это была государственная историческая школа в чистом виде, выражавшая также имперский подход в понимании прошлого Руси и России.
Несомненно, для нее также была свойственна тенденциозность.
Например, сведение исторических исследований к изучению государства как института.
Нередко игнорировалась собственно история народа.
Однако в русской школе были собраны лучшие научные силы империи и на протяжении XIX в. именно она развивала историческую науку в лице своих крупнейших представителей: Карамзина, Погодина, Соловьева, Ключевского и др., и абсолютно доминировала.
К тому же, историческая школа государственников достаточно адекватно отражала процессы именно русской (великорусской) истории, где государственная власть в виде монархии деспотического типа – самодержавия, действительно была главной консолидирующей и цивилизующей силой.
Поражения польских восстаний 1831 г. и 1863 г.г. с одной стороны, и интеграция малороссийского общества в государственные и социальные структурами Российской империи с другой, привели к полному преобладанию русской исторической школы.
И как мы знаем, это было также следствием того, что южнорусские земли перестали быть буферной территорией, то есть, приобрели новое геополитическое состояние.
Вместе с тем, к середине XIX в. начинается формирование нового состояния малороссийской исторической школы, которая однако, изначально восприняла немалое число идей, выдвинутых польскими историками. Реально происходил синтез польской и малорусской школ, из которых впоследствии и сформировалась украинская школа.
При этом собственно польская школа переместилась в Краков, передав выработанные идеи украинской.
Однако этот процесс синтеза охватил длинный период времени: с середины XIX в. и до сегодняшнего дня.
Даже сегодня украинская историческая школа не получила завершения, ибо не существует обобщающих работ уровня «Истории Украины-Руси», которая сама по себе, как концептуальный труд, безнадежно устарела.
Естественно, что зарождение малороссийской школы с середины XIX в. могло протекать как процесс формирования особого направления в русской исторической школе.
И действительно, мы видим это на примере крупнейших представителей этого направления: Костомарова, Кулиша, Антоновича, Грушевского, творчество которого и завершило процесс.
Все они, кроме последнего, имели двойственные черты в своем научном творчестве.
С одной стороны, эти историки еще находились в научном и административном поле русской школы, но с другой стороны, путем синтеза малороссийского и польского взглядов на историю Южной Руси в их творчестве формировались взгляды украинской исторической школы.
Так, Костомаров еще оставался преимущественно на почве малороссийской и даже русской исторической школы, что прекрасно видно по его последней крупной работе «Мазепа». Пантелеймон Кулиш уже гораздо дальше продвинулся в сторону украинизации.
Хотя к концу жизни обнаружил сильные колебания во взглядах на историческую судьбу Малороссии.
Неудивительно, что над вторым изданием своего крупнейшего труда «Истории воссоединения Руси» он трудился почти до конца жизни.
Особенно интересен для понимания процесса формирования украинской исторической школы пример Антоновича. Причем сразу в нескольких отношениях. Прежде всего, в эволюции его самосознания как неполяка, что было зафиксировано в известной «Исповеди». Хотя все же по происхождению Антонович был поляк. Затем в том, что Антонович умудрялся вести не только двойную политическую, но и двойную научную жизнь. Так, он длительное время оставался профессором русской истории Киевского университета, и в то же время вел у себя на квартире тайные курсы уже украинской истории для избранной группы слушателей, одним из которых и был М. Грушевский.
Наконец, последний окончательно вышел из русской исторической школы, создав во Львове свою, украинскую школу. Как мы увидим далее, для нее свойственно было совершенно необоснованное перенесение термина «Украина» и «украинцы» на всю, даже самую начальную стадию русской истории.
Разделение истории Южной и Северной Руси также с самого начала русской истории, отказ от признания значения прихода дружин варягов для основания Руси и многие другие положения, явно отдающие фальсификацией истории ради политических целей.
Нетрудно увидеть, что в этом явно прослеживаются идеи польской школы.
На территории собственно России украинская школа не могла получить сколько-нибудь значительное развитие.
Как по политическим мотивам, ибо несла в себе идеологию украинского сепаратизма, так и по научным, ибо невозможно согласиться, находясь на научной точке зрения, что Киевской Русью правили украинские князья, и что это было украинское государство.
Зато некоторое время украинская школа имела возможность развиваться в СССР.
Как известно, и сам М. Грушевский с 1924 г. жил в СССР.
Но уже в 30-е гг. украинская школа была разгромлена, а ее представители уничтожены физически.
Развитие украинская школа получила в исторических трудах историков-эмигрантов: Дорошенко, Винниченко, Мазепы, Полонской и др., многие их которых сами были непосредственными участниками революционных и военных потрясений 1914–1920 гг. Эти работы излагали видение авторов событий тех лет и были достаточно объективны. В частности, работы Винниченко, Мазепы, Дорошенко.
Однако даже в работах этих авторов многие важные вопросы или замалчивались, или искажались.
Например, степень зависимости украинского движения от Австрии и Германии, марионеточный характер правительств Центральной Рады и Гетманата, безразличие широких масс Малороссии к украинской государственности, глубокие притиворечия между Директорией и руководством ЗУНР и т. д.
Работы других историков-эмигрантов отличались еще большим субъективизмом.
В том числе и обобщающие работы по всей истории Украины.
Для них характерны все те же явные элементы фальсификации: отрицание или искажение факта прихода в Киев варягов-русов и основания ими Руси; отделение истории Украины от истории России уже с периода Киевской Руси; игнорирование буферного характера пространства Южной Руси; замалчивание практически полного ополячивания социального строя, культуры, языка южнорусского населения в XVI–XVII вв. (не говоря уже о Галицкой Руси), явное преувеличение и приукрашивание феномена казачества и т. д.
Безусловно, историки-эмигранты внесли большой вклад в изучение украинской истории.
Среди них выделяется такой видный исследователь, как Лысяк-Рудницкий.
Он, работая в конкурентной и здоровой научной среде Северной Америки, достаточно объективно подходил к пониманию украинской истории, в том числе к варяжскому вопросу и геополитическому месту украинского пространства.
Но Лысяк-Рудницкий так и не написал обобщающей работы. Его исследования представлены отдельными статьями.
Несколько восполнили этот недостаток работы Ореста Субтельного. Он не скрывает важности варяжского фактора для становления Киевской Руси, довольно объективно исследует процесс становления украинства на рубеже XIX–XX вв. Но и в его работах, хотя с меньшей навязчивостью, звучат все те же ноты тысячелетнего украинства, которого не было.
Можно отметить также интересные работы З. Когута, О. Прицака и других современных историков диаспоры.
После 1991 г. украинская историческая школа возродилась и на Украине, но многие работы современных украинских историков по-прежнему тяготеют к сохранению прежних подходов, свойственных Грушевскому. Снова корни украинцев находят едва ли не в палеолите, замалчивается роль варягов в основании Русского государства, древняя Русь подменяется Украиной, русская история отделяется от украинской и т. д.
Многие подобные фальсификаты в XXI в. просто смехотворны и свидетельствуют о низком профессиональном уровне повторяющих их историков, ибо игнорируют общеизвестные источники и факты.
Вместе с тем целый ряд историков создает действительно серьезные работы, что и неудивительно, ведь сегодня далеко не 1900-й и не 1920 г. и на одном фальсификате далеко не уедешь.
Тем более, что в Европе появился целый ряд историков, занимающихся украинской историей, не говоря уже об историках Польши, России и Северной Америки.
Среди современных историков на Украине следует отметить работы таких авторов, как М. Коваль, В. Солдатенко, Д. Багалий и др. Но, вероятно, наиболее значительным современным историком можно назвать известного политика В. Литвина. Он авторов серии работ по истории Украины XX в. Причем его более поздние работы отличаются большей объективностью и научностью. В то же время, наиболее выдающимся научным исследованием последнего десятилетия правильно будет считать работу Михаила Коваля «Украина во Второй мировой и Отечественной войне» (1999). Ее отличительные черты: высокая степень объективности и научности, широкий охват сложнейших вопросов, порожденных на Украине трагической реальностью Второй мировой войны.
Тем не менее основная масса работ украинских историков начала XXI в. продолжает нести на себе печать идеологического субъективизма.
Все то же противопоставление истории России и Украины, то же замалчивание происхождения украинцев из малороссов и русинов, игнорирование огромного влияния внешнего фактора на украинскую историю и т. д.
Неудивительно, что украинские историки (и целые их институты) не в состоянии создать общую и целостную концепцию украинской истории.
-
Татьяна
- Сообщения: 5131
- Зарегистрирован: 29 июн 2013, 01:48
История России
Глава II
Актуальность исследования. Критика концепции Украины-Руси Михаила Грушевского. Ненаучность смешения истории племен (первобытности) и цивилизации. Научная недостаточность истории Украины как причина ее идеологизации и мифологизации. Концепция истории Украины (Южной Руси) как буферного пространства
Уже не одно столетие (как минимум с XVII в.) история Украины (Малороссии) является предметом острых политических, научных, культурных споров, часто перераставших в ожесточенные идеологические полемики. Ими был охвачен весь XX в., во многом накал идейного противоборства теперь перенесен в век XXI. Причем конца этим по большей части околонаучным спорам не видно. Причина весьма неудовлетворительного (мягко сказано!) состояния истории Украины проста – отсутствие строго научного подхода в процессе исторических исследований.
И неудивительно. Уже с начала зарождения этой истории как научной дисциплины, со времени Костомарова и Антоновича, она представляла собой, прежде всего, орудие идеологической борьбы. В подавляющем большинстве целью украинских историков было доказательство необходимости создания украинской государственности, поиск аргументов в историческом прошлом в защиту идеи украинской государственности. Причем, государственность эта могла мыслиться чрезвычайно широко. От умеренной автономии в составе России или Австро-Венгрии с упором на культурную самобытность до обширной националистической империи («от Сяну до Дону»).
История, публицистика, политика, идеология, литература тесно были связаны с идеей украинской (южнорусской) государственности и самобытности. Так, крупнейшие украинские историки, например, Грушевский и Дорошенко, в то же время были крупнейшими политиками.
А многие видные политики (Винниченко, Мазепа и др.) занимались осмыслением украинской истории. Естественно, уже такое единение истории и политики не могло содействовать научности, наоборот, породило крайнюю тенденциозность в исторических исследованиях.
Установление большевистского режима на большей части Украины и присоединение к воссозданной Польше западноукраинских земель еще более укрепило у историков-эмигрантов взгляд на историю как на орудие борьбы за украинскую государственность.
Наоборот, в СССР история оказалась полностью под контролем другой идеологии – марксизма-ленинизма.
Казалось бы, обретение Украиной независимости в 1991 г. должно было изменить отношение к истории как к идеологическому орудию. Ведь независимая украинская государственность существует почти два десятилетия. История должна, наконец, обрести полноценный статус науки. Но целый ряд особенностей возникшего украинского государства, которых мы коснемся далее, привел к консервации функции истории как вспомогательного орудия, идеологического придатка к системе государственной власти.
Преобладающей стала концепция украинской истории как вековой борьбы за государство и европейский выбор. Совершенно безосновательно Украина объявлена неотъемлемой частью Европейской цивилизации, едва ли не ее центром.
На этой почве расцветает мифотворчество и фальсификации истории, мало общего имеющие с подлинной наукой.
Поэтому целью данного исследования является целостное осмысление украинской (южнорусской) истории, а также ее связь с современными событиями, то есть, процессом становления украинской государственности и общества в начале XXI в.
Принципиальный отказ от идеологических догм как советских времен, так и державно-националистического взгляда на историю Украины (Южной Руси).
В процессе исследования этой истории автор в полной мере использует сравнительно-исторический метод, считая его единственно эффективным для столь общей работы.
В частности, проводится сравнение хода эволюции Европы и Украины (Малороссии), сравнение влияния на украинскую историю Запада и Востока. Благодаря этому определяется историческое и геополитическое место Украины как буферной территории между Европой и Евразией, мусульманской и европейской цивилизациями.
Важнейшей задачей исследования автор считает осознание воздействия крупнейших событий на эволюцию Украины (Южной Руси). Недопустимым является игнорирование и преуменьшение значения целого ряда событий и фактов. Как, например, столкновения гуннов и готов на территории будущей Руси и Украины, роли скандинавов в создании Киевской Руси, буферный характер пространства Малороссии, лишь в последние 90 лет называющейся «Украина», и т. д. Игнорирование этих и других важнейших фактов истории Украины как раз и обрекает ее на существование как полумифа, идеологии, орудия государственной политики.
В то же время преувеличивается значение других фактов или искажается их содержание.
Так, Киевская Русь рассматривается как исключительное явление украинской истории, а сама она принципиально отделяется от русской, хотя создание киевской государственности происходит по оси «из варяг в греки», то есть, из Новгорода.
Причем теснейшая политическая связь между Киевом и Новгородом существовала до середины XII в., фактически, до начала упадка киевской государственности, таким образом, более 250 лет. Только с середины XIII в. действительно происходит разделение Южной и Северной Руси, но в результате тяжелейшего внешнего удара – нашествия монголо-татар.
Центральное место в превращении истории Украины в идеологию и в национальный миф занимает концепция Украины-Руси Михаила Грушевского.
Важно заметить, что она была создана на рубеже XIX–XX вв., то есть, 100 лет назад, а задумана была учителем Грушевского Антоновичем еще ранее.
Естественно, она несет на себе печать времени, в котором создавалась.
Как раз именно на рубеже XIX и XX вв. крайне остро в среде формировавшейся украинской интеллигенции встал вопрос о национальной самоидентичности, бывший решающим стимулом к разработке концепции Украины-Руси.
Для этого складывалась и благоприятная внешнеполитическая ситуация.
Этнические земли Южной Руси входили с конца XVIII в. в состав двух империй: России и Австро-Венгрии.
Причем, со второй половины XIX в. правительство Австрии с целью ослабления России и отторжения из ее состава южнорусских земель, целенаправленно поддерживало усилия украинской интеллигенции по развертыванию национально-культурного, а затем и сепаратистского движения украинцев.
Несколько позже активную поддержку, в том числе и финансовую, это движение начинает получать и от другого, еще более опасного противника России – Германской империи.
Нетрудно понять, что в столь политизированных условиях рубежа XIX–XX вв. историческая концепция Грушевского не только несла на себе родимое пятно национальной идеологии, но и прямо была задумана как теоретическое обоснование для поддерживаемого и даже провоцируемого извне сепаратистского движения на юге России.
Показательно, что для создания своей концепции Грушевский, будучи подданным России и даже плохо зная малорусское наречие (т. к. вырос на Кавказе, где служил его отец), переместился во Львов (с 1894 г.), т. е. на территорию Австро-Венгрии, где и прожил с перерывами до Первой мировой войны.
Объективности ради следует подчеркнуть, что развертывание украинского движения происходило вовсе не на пустом месте.
Действительно, историческая эволюция всей Руси на протяжении более чем тысячелетия со времени ее основания протекала весьма противоречиво.
И южнорусское население имело определенные отличия, на западных землях (Галичина, Буковина, Волынь, Холмщина) весьма существенные, в языке, хозяйственной деятельности, религиозной ментальности и др.
К тому же существовала историческая традиция южнорусской государственности, как со времени Киевской Руси, так и со времени более близкого: середины XVII–XVIII вв. (Гетманщины).
Так что почва для роста южнорусского сепаратизма, особенно культурного, на рубеже XIX–XX вв. была весьма благоприятна.
Тем более трансформация сначала европейской цивилизации, а затем и России в индустриальное общество в XIX в. привела к стремительному росту слоя интеллигенции, который на южнорусских землях стал претендовать на право быть южнорусской элитой.
Последняя, с целью обособиться от общей русской государственности и культуры, начала переход от этнического имени «русские» (точнее, малороссы) и «русины» к этническому имени «украинцы».
Нетрудно понять, что как раз историческая доктрина Украины-Руси Грушевского представляла собой ничто иное, как историко-идеологическое обоснование претензий новой южнорусской элиты на культурную, а в перспективе и политическую обособленность.
Уже в силу этих культурно-политических условий и задач Грушевский должен был во главу угла своих исследований ставить не столько научные принципы, сколько этнополитические цели.
Поэтому сегодня, в XXI в. вызывает неподдельное удивление стремление подавляющего большинства украинских историков неуклонно придерживаться более чем столетней давности идеологической доктрины Украины-Руси.
Это все равно, что ехать на упряжке волов по современному скоростному автобану.
Ко всему заметим, что концепция Грушевского уже в момент своего написания не вызвала большого интереса в исторических кругах России. И не только из-за ее явной идеологической подоплеки.
Сам факт превращения вдруг Южной России в Украину, да еще именование даже Древней Руси Украиной, термином, который вообще появляется не ранее XIII в., для историков начала XX в. представлялся абсурдом.
Тем более что к этому времени уже прошло несколько десятилетий как были написаны и читаемы работы Карамзина, гигантский труд Соловьева, концептуально-исторические исследования Ключевского и т. д.
Но не только совершенно ненаучная «украинизация» истории Руси сразу бросается в глаза.
Сама трактовка ранней русской истории, по меньшей мере, вызывает удивление.
Так, совершенно не обоснованы поиски «древних» корней украинцев.
Эта идея, намеченная еще Антоновичем, сегодня, в XXI в. породила просто бредовые «находки» предков украинцев чуть ли не в палеолите(!).
Она уже выработана Грушевским в его концепции Украины-Руси, является частью ее.
Ясно, что попытки вопреки не то что научному методу, но даже здравому смыслу отыскать украинцев там, где их и быть не могло, иначе как грубой фальсификацией истории назвать нельзя.
Именно это весьма широко осуществлял Грушевский. Уже в первом томе, написанном весьма непонятным языковым суржиком (так как Грушевский параллельно с созданием украинской истории создавал и украинский литературный язык на основе предгорного диалекта Галичины), видим упорные попытки удревления истории украинцев.
Это осуществлялось за счет привязки истории славянских племен юга Руси к истории достаточно неопределенной группы племен: антов.
Хотя последние видимо были близки славянам (их даже можно назвать протославянами), но не только лишь юга Руси. К тому же анты могли включать в свой состав и неславянские племена.
То есть, если они и были предками украинцев, то с таким же успехом они могли быть предками и других славянских и даже соседних неславянских народов.
Во всяком случае, и сегодня, по прошествии более чем 100 лет, не выяснено окончательно не только «украинство» антов, а даже их славянство.
Так, немногочисленные исторические источники об антах (Иордан, Прокопий Кессарийский, Менандр, Феофилакт Симокатта) свидетельствуют об их связи с племенами гуннов и готов. Например, Прокопий Кессарийский писал, что анты живут к северу от гуннского племени утигуров, кочевавших на южном Дону. Тогда как Иордан (летописец готов) относил расселение антов к побережью Черного моря между Днестром и Днепром. К тому же уже к концу VI в. анты исчезают из исторических источников. Причем Симокатта свидетельствовал, что где-то в конце VI в. хан аваров приказал своему войску уничтожить антов за союзничество с Византией. Вероятно, это и было сделано.
Возникает вопрос: если история антов так малоизвестна и очень рано обрывается, а каких-то точных данных об их близком родстве даже с южнорусским населением (не говоря уже об украинцах) нет, то зачем Грушевский объявлял антов предками украинцев?
Ответ все тот же. С целью резко удревнить историю украинцев и отделить ее от истории русских! При этом главным аргументом является то, что термин «анты» – переводится как «живущие на краю». Украина тоже вроде «с краю» или «у края»!
Вот и вся логика! Значит, анты – это украинцы, а украинцы – это анты.
В действительности, мы не находит какой-то точной увязки с антами племен, из которых формировалась Киевская Русь.
Так, названия южнорусских племен дулебы, поляне, древляне, севера и т. д., никак не увязываются с названием – анты.
Хотя не исключено, что остатки разгромленных аварами антов и могли влиться в состав южнорусского населения.
Но с такой же, и даже большей вероятностью, можно предположить, что остатки антов влились в состав южных славян.
Например, протоболгар, которые уже в VII–VIII вв. находились в тесных отношениях с Византией и были развитее, чем проторусские племена.
Еще более абсурдными являются попытки увязывания украинской истории то с ираноязычными сарматами и скифами, а то и вовсе с праиндоевропейцами и даже с трипольцами(!).
Хотя еще несколько десятилетий назад такой крупный лингвист, как Дюмизель, показал, что потомками скифов являются современные осетины, напрямую этнически не связанные не только с украинцами, но и со славянами в целом. Их язык относится к западноиранской группе индоевропейских народов.
Не говоря уже о трипольцах, других якобы «предках» украинцев.
Эти самые трипольцы не были даже европейцами. А центр их расселения находится на территории современной Румынии.
То же касается индоевропейской древности украинцев.
Она не более и не менее глубока, чем истории десятков других индоевропейских народов.
А такие из них как иранцы, эллины, армяне, германцы и даже литовцы, не говоря уже об индоариях, и вовсе далеко превосходят украинцев в праве претендовать на древность.
Особенно абсурдность доказательств древности украинцев видна на историческом фоне формирования Киевской Руси. Ведь последняя возникает тогда, когда уже 2–3 тысячелетия существовали ближневосточная, китайская, античная цивилизации.
Тем более, что важнейшие элементы религии, культуры, хозяйствования, дипломатии, и т. д. Киевская Русь непосредственно восприняла от Византии – настоящей исторической наследницы и продолжения античной цивилизации.
Как при такой исторической реальности можно говорить о «сверхдревности» украинцев, просто непостижимо.
Наоборот, Древняя Русь (не говоря уже об украинстве, формировавшемся как этнокультурное движение лишь с середины XIX в.) была одним из позднейших государственных образований на восточной периферии Европы.
Например, даже само определение «древняя Русь» не несет такой же смысловой нагрузки, что и «древний Рим», «древний Китай», «древняя Индия», не говоря уже о «древнем Египте» или «древнем Вавилоне».
Ведь «древняя Русь» в действительности существовала в Средние века.
То есть, была явлением средневековой истории, а не древней по хронологии мировой истории.
Удревления «истории Украины», как мы видим, Грушевский достигает с помощью очередного ненаучного приема.
Он отождествляет племена с государствами и народностями, т. е. первобытные этносы с цивилизацией и цивилизованными этносами.
Очевидно, будь то поляне, древляне, дулебы, дреговичи, кривичи или другие племенные этносы, они еще не перешли полностью грани между первобытностью и цивилизацией. Они только стояли на этой грани.
Еще в большей степени это касается антов. Экспансия варягов-руси важна именно в этом отношении.
Консолидация Древней Руси как раз и представляла собой переход племен, ее населявших, из первобытности в цивилизацию.
Следовательно, сама эта Киевская Русь была явлением переходным. А именно: конфедерацией племен под главенством двух государствообразующих центров: Киева и Новгорода. Именно поэтому в Киевской Руси мы видим конвергенцию государственного, цивилизованного начала и племенного, первобытного. Грушевский с идеологической целью полностью игнорирует столь важный аспект русской, а теперь и украинской истории.
Очевидно, что история Украины не может удревляться за счет истории племен, которые имели свою племенную историю, а не историю украинцев.
Это со всей очевидностью видно и на примере антов, история которых прослеживается лишь 200 лет.
На истории древлян, которых подчиняют киевские князья, и т. д.
Естественно, что когда появляется история Руси, тогда, начинает исчезать история племен. то есть, украинцы принадлежат к цивилизованной истории, их предки-племена к истории первобытной.
Уже в XIX в. европейские историки вполне осознавали, что первобытность, или, как они называли ее, – варварство, недопустимо отождествлять с цивилизацией.
И вызывает неподдельное удивление, что сегодня, в XXI в. украинские историки до сих пор игнорируют эту истину.
Именно поэтому нужно признать, что формирование русской, белорусской, малорусской (украинской) народностей происходило лишь после разложения племен, то есть, в XIV–XVI вв. и позднее.
Причем Украины это касается особенно, ибо она несколько веков подвергалась тяжелым опустошениям, превращаясь, по признанию самого Грушевского в 7-м томе «Истории Украины-Руси», в пустыню. Особенно в центральной части – Поднепровье.
Так что смена народонаселения была здесь куда более интенсивной, чем в России и особенно в Белоруссии.
Неудивительно, что формирование украинской народности получило более интенсивное развитие только с конца XIX в.
А объединены были украинцы, точнее малороссы и русины, в одно административное целое лишь в середине XX в.!
Не менее странным, если не сказать прямо – ненаучным, являлось отношение Грушевского к источникам. Прежде всего, к «Повести временных лет». Этот фундаментальный источник, без которого мы вообще мало что знали бы о Древней Руси, украинский историк потрошил как хотел. Так, он тщательно повторял местоположение восточнославянских племен, прежде всего южных, вслед за летописью. Но без всяких оснований отвергал решающее значение для возникновения Киевской Руси прихода варягов, вытекавшее из той же летописи.
И причина у него была.
В «Повести временных лет» совершенно однозначно показана теснейшая связь Новгорода и Киева именно в связи с экспансией варягов-скандинавов.
Назван путь «из варяг в греки» как пространственная и политическая ось, вокруг которой и формировалась Киевская Русь именно как конфедерация племен.
Естественно, что «норманнская теория», которая является единственно научной, ибо опирается на важнейший исторический источник, а не высасывается из пальца, как концепция Украины-Руси, совершенно не устраивала Грушевского, а потому была им отброшена. Ведь теснейшая связь Новгорода и Киева, существовавшая в действительности несколько веков, на корню подрывала концепцию Украины-Руси, ибо оказывалось, что «украинский» Киев и «русский» Новгород были теснейшим образом связаны между собой с самого зарождения Древней Руси. Причем связующим звеном между двумя важнейшими центрами Древней Руси согласно летописи был еще один современный русский, а не украинский город – Смоленск!
Грушевский непревзойденно решил проблему.
Он просто забыл о Новгороде в I томе «Истории Украины-Руси»!
В результате, Киев остался один и можно было смело отделить Южную Русь от Северной и придумать Украину-Русь. А заодно и доказывать, что государство в Киеве, то есть, по Грушевскому, на Украине, появилось раньше, и намного раньше, чем в России.
Хотя упрямая «Повесть временных лет» повествовала обратное: именно в Новгороде стали княжить первые варяжские князья. И прежде всего, родоначальник всех русских князей, в том числе и киевских, Рюрик. Именно из Новгорода варяги пришли в Киев. Сначала Аскольд и Дир, а затем Игорь и Олег с дружиной. Впрочем, не исключено, что варяги-русь появились в Поднепровье даже еще несколько раньше.
В действительности, в период Киевской Руси не было деления на Южную Русь и Северную.
Во всяком случае, до времени усиления Владимиро-Суздальских князей с конца XII в. главным было направление север – юг, Новгород – Киев, т. е. путь «из варяг в греки».
Наоборот, полоцкие князья, представлявшие будущую белорусскую ветвь Руси, выделились со своим княжеством уже в конце X в. Причем, достоверность фактов, изложенных в «Повести временных лет» подтверждается практически всеми другими историческими и археологическими источниками. Например, византийскими, арабскими, скандинавскими. В частности, «Поучением Константина Багрянородного», фактически второго по важности исторического источника по истории Киевской Руси. Об этом же свидетельствует присутствие варягов (византийский вариант «варанги») в XI в. в гвардии византийских императоров, куда они попадали, несомненно, через территорию Руси. И вероятно, прямо из Киева. Соответственно, и древнерусский термин «варяг» трансформировался в византийский «варанг».
Следовательно, путь «из варяг в греки» сохранял свою важность не только в X в., но и на протяжении XI в. Это заключение полностью подтверждает способ захвата власти самыми могущественными киевскими князьями: как князем Владимиром, так и Ярославом.
Они оба княжили в Новгороде и именно благодаря этому захватили власть в Киеве, так как опирались в борьбе со своими братьями именно на новгородцев и варяжские отряды, приводимые ими из Скандинавии. Они повторили военные походы с севера – Новгорода, на юг – Киев, ранее совершенные сначала варягами Аскольда и Дира, а в 883 г. Олегом и Игорем.
О присутствии и привилегированном положении в Новгороде варягов свидетельствует и «Русская правда» Ярослава, изданная около 1015 г. О широкой экспансии варягов по пути «из варяг в греки» говорят и археологические раскопки. Например, на острове Готланд, где были найдены в значительном числе арабские и византийские монеты.
Особенно очевидно соответствие исторической действительности фактам, изложенным в «Повести временных лет», при сравнении с историей Западной Европы IX–XI вв.
Последняя также подверглась широкой экспансии скандинавов (норманнов) в те же самые века, что и была основана Древняя Русь.
Казалось бы, уже перечисленных фактов, большинство из которых были хорошо известны Грушевскому, предостаточно для признания истинности «норманнской теории», которая только и может быть единственно научной, ибо подтверждается этими историческими фактами.
Но признание этого для Грушевского недопустимо, ибо тогда получалось, что киевские князья были не «украинцами», а скандинавами-русью.
Нужно было выбирать между научностью истории и концепцией-идеологией.
Но выбор для украинского историка был предопределен уже самим его украинством.
Впрочем, кому-то могло показаться, что в концепции Украины-Руси есть и рациональное зерно. Грушевский стремится его найти в отождествлении южнорусских племен, прежде всего полян, живших вокруг Киева, и собственно его население с украинцами, что само по себе весьма проблематично. Хотя бы потому, что язык русских летописей, написанных в древнем Киеве, не ближе к современному украинскому, чем к современному русскому, а скорее даже дальше. Следовательно, древние киевляне не говорили и не писали на украинском языке.
К тому же, по крайней мере в X–XI вв., язык, на котором говорили киевляне, скорее всего не был идентичным языку племени полян, а имел как раз черты общерусского.
Эта вероятность весьма велика, если учесть как транзитный характер Киева, так и этническую пестроту населения. Например, разноплеменный состав княжеской дружины и достаточно тесную связь Киева с Новгородом и Смоленском, а также подчиненное положение собственно полян, основная масса которых относилась к социальным низам Киева и его округи.
Именно таким было положение с городами Южной Руси в следующие периоды истории: польско-литовский и русско-австрийский. Например, даже в начале XX в. Киев был заселен русскими и евреями, а не малороссами, хотя земледельческие территории вокруг Киева были заселены будущими украинцами – малороссами.
То же самое можно сказать о Львове, основную массу населения которого составляли поляки и евреи. Хотя вокруг Львова жили русины – другие будущие украинцы. Причем, как в этих городах, так и в других: Харькове, Екатеринославе, Одессе и т. д. в общении преобладали русский или польский языки, но не малороссийский и не галицкий предгорный диалект русинов.
Не менее интересно положение с Черниговским княжеством. На его пространстве впоследствии сложились политические центры как украинские, так и русские: например, Рязань, Брянск и т. д. Уже поэтому изучение Черниговского княжества как «украинского» выглядит вдвойне необоснованно.
Не меньшее число вопросов в концепции Украины-Руси вызывает историческая преемственность Киевской Руси и последующих периодов истории южнорусских земель.
Грушевский по вполне понятным причинам пытался доказать историческую преемственность населения во все периоды русской истории.
Но общеизвестные факты середины XIII в. свидетельствуют об обратном.
Это описание южнорусских земель Плано Карпини, папского посла к великому монгольскому хану. Киевская земля им описывалась как пустынная, а сам Киев по размеру не превосходил крупное село.
То же подтверждает другой важный источник того же времени – Рубрек.
Вскоре Киев покинул и митрополит, переместившийся сначала на Волынь, а затем и вовсе в Москву (1300 г.). И это при том, что и Северо-восточная Русь начала XIV в. тоже была в тяжелейшем положении, испытывая почти непрерывные вторжения татарских грабительских отрядов. А Москва только начала возвышаться из многих других мелких городков, и едва переросла на рубеже XIII–XIV в. в размеры большого села, каковым была во второй половине XII в. как вотчина бояр Кучковичей.
Следовательно, положение Южной Руси на рубеже XIII–XIV вв. было просто катастрофическим: она обезлюдела.
Причем, упадок пережила не только Киевская, но и Черниговская земля.
Можно ли утверждать, что население Южной Руси при смене ее киевского периода литовско-польским не изменилось?
Такое утверждение как минимум спорно.
Так, можно говорить не только об уходе части населения Южной Руси на север, но и о последующем приходе нового населения с западных русских, особенно белорусских и даже польских земель на киевские и черниговские земли.
Например, общеизвестно, что в XVI–XVII вв. Левобережье и Слободская Украина как раз были заселены преимущественно выходцами из Волыни и Подолии, то есть, потомками древлян, волынян, дулебов и т. д., западнорусским населения, но никак не потомками полян, которые в столетия татарских нашествий и набегов были просто рассеяны как этнос вместе с почти полным упадком их древнего племенного центра – Киева.
Закономерно, также, что в новый, литовско-польский период появляются и закрепляются и новые термины в названии южнорусских земель: Малая Русь и Украина. Причем первый использовался вполне официально уже в начале XIV в. галицко-волынскими князьями и введен был греками. Второй не был официальным, но точно указал изменение геополитического положения Южной Руси, превратившейся из политического центра большой федерации племен в почти безлюдную окраину. Сначала окраину Великого княжества Литовского, а затем в пограничье Польши, колонизируемое польскими магнатами.
Важнейший источник первой половины XVI в. Михалон Литвин описывает киевскую землю как неосвоенный, пустынный край с дикой природой, население которого подвергается почти непрерывным набегам крымских татар. Тысячи и тысячи южнорусских невольников сгоняются в Кафу нa рабский рынок. Причем сам Михалон Литвин лично видел массы этих несчастных людей, будучи в Крыму. В соответствии со своим принципом замалчивания невыгодных фактов украинские историки игнорируют столь важный исторический источник.
Неудивительно, что на протяжении литовско-польского периода южнорусской истории полностью исчезает политическая система, существовавшая в Киевской Руси – княжеств и княжеской власть. Причем если в XIV–XV вв. ее преемником в некотором отношении можно считать литовских князей и Литовское княжество, то с переходом управления южнорусских земель под контроль Польши исчезает даже эта призрачная преемственность.
Зато укрепляется польская административная система и социальная терминология вроде: повет, гетман, пан и т. п.
Следовательно, можно говорить о глубоком различия в истории двух периодов Южной Руси. Настолько глубоком, что происходила смена политического, социального, геополитического ее положения, а значит и этнического состава населения.
Именно в литовско-польский период южнорусские земли окончательно превращаются в буферную территорию, со всеми вытекающими из этого последствиями: неустойчивым и полукочевым типом заселения, слабостью политической организации, неопределенностью границ, полиэтническим характером населения, постоянно существовавшей опасностью внешних вторжений.
Сам Киев и киевская земля в литовско-польский период неоднократно подвергались тяжелым разрушениям.
Особенно в 1482 г., что и описывает самыми яркими красками Грушевский с привлечением большого исторического материала. Причем, жесточайшим нашествиям причерноморских татар и турок подвергались не только центральные районы Украины – Поднепровье, но и восточные и западные. Например, Галичина и Подолье в 1524 г. и 1526 г. были настолько разрушены, что местами обезлюдели.
Тем не менее вопреки множеству фактов неоднократного, почти полного опустошения Южной Руси, которые сам же украинский историк и приводит, он упорно отождествляет полян и северян с украинцами. Хотя совершенно очевидно, что на территории будущей Украины, особенно в Поднепровье, неоднократно происходила смена населения. Причем, очевидны и направления, откуда приходили новые переселенцы в центр и на восток Украины. Это, прежде всего, Галиция и Волынь, Белоруссия, Польша, Молдова и Валахия. Немалой в среде южнорусского населения была тюркская примесь, особенно в среде казачества.
Наконец, важно обратить внимание на еще один негативный аспект концепции Украины-Руси – ее этнографичность, на который обращали внимание уже историки начала XX в., например, профессор И. Линниченко.
Действительно, стремясь показать, что южнорусский (украинский) народ имел свою, отдельную от других народов историю, Грушевский приводит большую массу бытового материала, часто совершенно незначительного. При этом даже важный этнографический материал просто констатируется и не делается его исторический или сравнительный анализ.
Следовательно, Грушевский не применял сравнительно-исторический метод, без чего этнографический материал превращался в большую, неупорядоченную массу мелких фактов.
В то же время, после упадка государственной жизни в Киевской и Галицкой Руси, то есть, с середины XIV в., Грушевский уже не исследовал в органической связи развитие государств, в которые вошли южнорусские земли, и населения этих земель.
В результате, концепция Украины-Руси еще более стала похожа на историческую этнографию, со всеми присущими ей недостатками.
Так, вне поля внимания украинского историка оказываются такие важнейшие вопросы, как сравнение эволюции Южной Руси (Украины) с европейскими и неевропейскими государствами, оценка уровня ее социального развития, огромное влияние государственных структур Литвы, Польши, России на эволюцию южнорусских земель и т. д. В результате, концепция Украины-Руси предстает как явление вне государственного и международного времени и пространства.
Она предстает как идеология для внутреннего пользования самих украинцев, как обоснование необходимости украинизации малороссов.
Закономерно, что концепция Украины-Руси не может быть признана научной не только историками России или Польши, но и европейскими исследователями других стран. Например, такие видные французские историки как Ле Гофф или Поньон, однозначно видели в Киевской Руси одно из направлений норманнской экспансии, другими направлениями которой были западная Франция, восточная Англия, северная Германия.
Но явные противоречия концепции Грушевского возникли не на пустом месте. Они – результат самой действительной истории Южной Руси как буферной территории.
Более того, в самом термине «Украина-Русь» отражается это особое геополитическое место южнорусского (украинского) пространства.
Так что Грушевский в своей концепции косвенно отразил историческую действительность. Неудивительно, что в VI томе при исследовании процесса полонизации Галицкой Руси, историк даже меняет местами термины, и уже говорит о Руси-Украине. В последнем названии юго-западных русских земель точнее отражен их буферный характер. Хотя и он применим только как факт исторической эволюции, а не как причина подмены одного исторического термина другим.
Тем более, что как раз этой главной причины превращения Руси в Русь-Украину Грушевский совершенно не понимал. Он в упор не видел, что Южная Русь как раз потому и превращалась в Украину, что была буферной территорией по отношению к Европе, к той же Польше как восточному региону европейской цивилизации. Соответственно, и концепция Украины-Руси имела у украинского историка совершенно другую, ненаучную, а идеологическую цель: доказать древность и непрерывность Украины, хотя последняя формировалась почти из пустыни, возникшей после гибели юга Древней Руси. Но, несмотря ни на что, название «Русь» сохранялось даже в наиболее ополяченной Галиции, не говоря уже о Поднепровье.
Естественно, что одной из главных причин появления такой «украинской» истории-идеологии был остро ощущаемый украинскими (малороссийскими) интеллектуалами комплекс неполноценности.
Южнорусская народность, столетиями не имевшая государственности, история которой едва ли не полностью прерывалась в XIV–XV вв., в XIX в. оказалась сильно интегрирована в недра Российской империи и нуждалась уже не в истории, а скорее в мифе.
И Грушевский его создавал.
Так что уже из критики концепции Украины-Руси крупнейшего украинского историка ясно, насколько тема исследования актуальна.
До сего дня логика украинской истории не была написана.
Понять же настоящее состояние Украины без фундаментального научного исследования ее истории невозможно. Ибо прошлое сокрыто в нас, в наших делах и мыслях.
Актуальность исследования. Критика концепции Украины-Руси Михаила Грушевского. Ненаучность смешения истории племен (первобытности) и цивилизации. Научная недостаточность истории Украины как причина ее идеологизации и мифологизации. Концепция истории Украины (Южной Руси) как буферного пространства
Уже не одно столетие (как минимум с XVII в.) история Украины (Малороссии) является предметом острых политических, научных, культурных споров, часто перераставших в ожесточенные идеологические полемики. Ими был охвачен весь XX в., во многом накал идейного противоборства теперь перенесен в век XXI. Причем конца этим по большей части околонаучным спорам не видно. Причина весьма неудовлетворительного (мягко сказано!) состояния истории Украины проста – отсутствие строго научного подхода в процессе исторических исследований.
И неудивительно. Уже с начала зарождения этой истории как научной дисциплины, со времени Костомарова и Антоновича, она представляла собой, прежде всего, орудие идеологической борьбы. В подавляющем большинстве целью украинских историков было доказательство необходимости создания украинской государственности, поиск аргументов в историческом прошлом в защиту идеи украинской государственности. Причем, государственность эта могла мыслиться чрезвычайно широко. От умеренной автономии в составе России или Австро-Венгрии с упором на культурную самобытность до обширной националистической империи («от Сяну до Дону»).
История, публицистика, политика, идеология, литература тесно были связаны с идеей украинской (южнорусской) государственности и самобытности. Так, крупнейшие украинские историки, например, Грушевский и Дорошенко, в то же время были крупнейшими политиками.
А многие видные политики (Винниченко, Мазепа и др.) занимались осмыслением украинской истории. Естественно, уже такое единение истории и политики не могло содействовать научности, наоборот, породило крайнюю тенденциозность в исторических исследованиях.
Установление большевистского режима на большей части Украины и присоединение к воссозданной Польше западноукраинских земель еще более укрепило у историков-эмигрантов взгляд на историю как на орудие борьбы за украинскую государственность.
Наоборот, в СССР история оказалась полностью под контролем другой идеологии – марксизма-ленинизма.
Казалось бы, обретение Украиной независимости в 1991 г. должно было изменить отношение к истории как к идеологическому орудию. Ведь независимая украинская государственность существует почти два десятилетия. История должна, наконец, обрести полноценный статус науки. Но целый ряд особенностей возникшего украинского государства, которых мы коснемся далее, привел к консервации функции истории как вспомогательного орудия, идеологического придатка к системе государственной власти.
Преобладающей стала концепция украинской истории как вековой борьбы за государство и европейский выбор. Совершенно безосновательно Украина объявлена неотъемлемой частью Европейской цивилизации, едва ли не ее центром.
На этой почве расцветает мифотворчество и фальсификации истории, мало общего имеющие с подлинной наукой.
Поэтому целью данного исследования является целостное осмысление украинской (южнорусской) истории, а также ее связь с современными событиями, то есть, процессом становления украинской государственности и общества в начале XXI в.
Принципиальный отказ от идеологических догм как советских времен, так и державно-националистического взгляда на историю Украины (Южной Руси).
В процессе исследования этой истории автор в полной мере использует сравнительно-исторический метод, считая его единственно эффективным для столь общей работы.
В частности, проводится сравнение хода эволюции Европы и Украины (Малороссии), сравнение влияния на украинскую историю Запада и Востока. Благодаря этому определяется историческое и геополитическое место Украины как буферной территории между Европой и Евразией, мусульманской и европейской цивилизациями.
Важнейшей задачей исследования автор считает осознание воздействия крупнейших событий на эволюцию Украины (Южной Руси). Недопустимым является игнорирование и преуменьшение значения целого ряда событий и фактов. Как, например, столкновения гуннов и готов на территории будущей Руси и Украины, роли скандинавов в создании Киевской Руси, буферный характер пространства Малороссии, лишь в последние 90 лет называющейся «Украина», и т. д. Игнорирование этих и других важнейших фактов истории Украины как раз и обрекает ее на существование как полумифа, идеологии, орудия государственной политики.
В то же время преувеличивается значение других фактов или искажается их содержание.
Так, Киевская Русь рассматривается как исключительное явление украинской истории, а сама она принципиально отделяется от русской, хотя создание киевской государственности происходит по оси «из варяг в греки», то есть, из Новгорода.
Причем теснейшая политическая связь между Киевом и Новгородом существовала до середины XII в., фактически, до начала упадка киевской государственности, таким образом, более 250 лет. Только с середины XIII в. действительно происходит разделение Южной и Северной Руси, но в результате тяжелейшего внешнего удара – нашествия монголо-татар.
Центральное место в превращении истории Украины в идеологию и в национальный миф занимает концепция Украины-Руси Михаила Грушевского.
Важно заметить, что она была создана на рубеже XIX–XX вв., то есть, 100 лет назад, а задумана была учителем Грушевского Антоновичем еще ранее.
Естественно, она несет на себе печать времени, в котором создавалась.
Как раз именно на рубеже XIX и XX вв. крайне остро в среде формировавшейся украинской интеллигенции встал вопрос о национальной самоидентичности, бывший решающим стимулом к разработке концепции Украины-Руси.
Для этого складывалась и благоприятная внешнеполитическая ситуация.
Этнические земли Южной Руси входили с конца XVIII в. в состав двух империй: России и Австро-Венгрии.
Причем, со второй половины XIX в. правительство Австрии с целью ослабления России и отторжения из ее состава южнорусских земель, целенаправленно поддерживало усилия украинской интеллигенции по развертыванию национально-культурного, а затем и сепаратистского движения украинцев.
Несколько позже активную поддержку, в том числе и финансовую, это движение начинает получать и от другого, еще более опасного противника России – Германской империи.
Нетрудно понять, что в столь политизированных условиях рубежа XIX–XX вв. историческая концепция Грушевского не только несла на себе родимое пятно национальной идеологии, но и прямо была задумана как теоретическое обоснование для поддерживаемого и даже провоцируемого извне сепаратистского движения на юге России.
Показательно, что для создания своей концепции Грушевский, будучи подданным России и даже плохо зная малорусское наречие (т. к. вырос на Кавказе, где служил его отец), переместился во Львов (с 1894 г.), т. е. на территорию Австро-Венгрии, где и прожил с перерывами до Первой мировой войны.
Объективности ради следует подчеркнуть, что развертывание украинского движения происходило вовсе не на пустом месте.
Действительно, историческая эволюция всей Руси на протяжении более чем тысячелетия со времени ее основания протекала весьма противоречиво.
И южнорусское население имело определенные отличия, на западных землях (Галичина, Буковина, Волынь, Холмщина) весьма существенные, в языке, хозяйственной деятельности, религиозной ментальности и др.
К тому же существовала историческая традиция южнорусской государственности, как со времени Киевской Руси, так и со времени более близкого: середины XVII–XVIII вв. (Гетманщины).
Так что почва для роста южнорусского сепаратизма, особенно культурного, на рубеже XIX–XX вв. была весьма благоприятна.
Тем более трансформация сначала европейской цивилизации, а затем и России в индустриальное общество в XIX в. привела к стремительному росту слоя интеллигенции, который на южнорусских землях стал претендовать на право быть южнорусской элитой.
Последняя, с целью обособиться от общей русской государственности и культуры, начала переход от этнического имени «русские» (точнее, малороссы) и «русины» к этническому имени «украинцы».
Нетрудно понять, что как раз историческая доктрина Украины-Руси Грушевского представляла собой ничто иное, как историко-идеологическое обоснование претензий новой южнорусской элиты на культурную, а в перспективе и политическую обособленность.
Уже в силу этих культурно-политических условий и задач Грушевский должен был во главу угла своих исследований ставить не столько научные принципы, сколько этнополитические цели.
Поэтому сегодня, в XXI в. вызывает неподдельное удивление стремление подавляющего большинства украинских историков неуклонно придерживаться более чем столетней давности идеологической доктрины Украины-Руси.
Это все равно, что ехать на упряжке волов по современному скоростному автобану.
Ко всему заметим, что концепция Грушевского уже в момент своего написания не вызвала большого интереса в исторических кругах России. И не только из-за ее явной идеологической подоплеки.
Сам факт превращения вдруг Южной России в Украину, да еще именование даже Древней Руси Украиной, термином, который вообще появляется не ранее XIII в., для историков начала XX в. представлялся абсурдом.
Тем более что к этому времени уже прошло несколько десятилетий как были написаны и читаемы работы Карамзина, гигантский труд Соловьева, концептуально-исторические исследования Ключевского и т. д.
Но не только совершенно ненаучная «украинизация» истории Руси сразу бросается в глаза.
Сама трактовка ранней русской истории, по меньшей мере, вызывает удивление.
Так, совершенно не обоснованы поиски «древних» корней украинцев.
Эта идея, намеченная еще Антоновичем, сегодня, в XXI в. породила просто бредовые «находки» предков украинцев чуть ли не в палеолите(!).
Она уже выработана Грушевским в его концепции Украины-Руси, является частью ее.
Ясно, что попытки вопреки не то что научному методу, но даже здравому смыслу отыскать украинцев там, где их и быть не могло, иначе как грубой фальсификацией истории назвать нельзя.
Именно это весьма широко осуществлял Грушевский. Уже в первом томе, написанном весьма непонятным языковым суржиком (так как Грушевский параллельно с созданием украинской истории создавал и украинский литературный язык на основе предгорного диалекта Галичины), видим упорные попытки удревления истории украинцев.
Это осуществлялось за счет привязки истории славянских племен юга Руси к истории достаточно неопределенной группы племен: антов.
Хотя последние видимо были близки славянам (их даже можно назвать протославянами), но не только лишь юга Руси. К тому же анты могли включать в свой состав и неславянские племена.
То есть, если они и были предками украинцев, то с таким же успехом они могли быть предками и других славянских и даже соседних неславянских народов.
Во всяком случае, и сегодня, по прошествии более чем 100 лет, не выяснено окончательно не только «украинство» антов, а даже их славянство.
Так, немногочисленные исторические источники об антах (Иордан, Прокопий Кессарийский, Менандр, Феофилакт Симокатта) свидетельствуют об их связи с племенами гуннов и готов. Например, Прокопий Кессарийский писал, что анты живут к северу от гуннского племени утигуров, кочевавших на южном Дону. Тогда как Иордан (летописец готов) относил расселение антов к побережью Черного моря между Днестром и Днепром. К тому же уже к концу VI в. анты исчезают из исторических источников. Причем Симокатта свидетельствовал, что где-то в конце VI в. хан аваров приказал своему войску уничтожить антов за союзничество с Византией. Вероятно, это и было сделано.
Возникает вопрос: если история антов так малоизвестна и очень рано обрывается, а каких-то точных данных об их близком родстве даже с южнорусским населением (не говоря уже об украинцах) нет, то зачем Грушевский объявлял антов предками украинцев?
Ответ все тот же. С целью резко удревнить историю украинцев и отделить ее от истории русских! При этом главным аргументом является то, что термин «анты» – переводится как «живущие на краю». Украина тоже вроде «с краю» или «у края»!
Вот и вся логика! Значит, анты – это украинцы, а украинцы – это анты.
В действительности, мы не находит какой-то точной увязки с антами племен, из которых формировалась Киевская Русь.
Так, названия южнорусских племен дулебы, поляне, древляне, севера и т. д., никак не увязываются с названием – анты.
Хотя не исключено, что остатки разгромленных аварами антов и могли влиться в состав южнорусского населения.
Но с такой же, и даже большей вероятностью, можно предположить, что остатки антов влились в состав южных славян.
Например, протоболгар, которые уже в VII–VIII вв. находились в тесных отношениях с Византией и были развитее, чем проторусские племена.
Еще более абсурдными являются попытки увязывания украинской истории то с ираноязычными сарматами и скифами, а то и вовсе с праиндоевропейцами и даже с трипольцами(!).
Хотя еще несколько десятилетий назад такой крупный лингвист, как Дюмизель, показал, что потомками скифов являются современные осетины, напрямую этнически не связанные не только с украинцами, но и со славянами в целом. Их язык относится к западноиранской группе индоевропейских народов.
Не говоря уже о трипольцах, других якобы «предках» украинцев.
Эти самые трипольцы не были даже европейцами. А центр их расселения находится на территории современной Румынии.
То же касается индоевропейской древности украинцев.
Она не более и не менее глубока, чем истории десятков других индоевропейских народов.
А такие из них как иранцы, эллины, армяне, германцы и даже литовцы, не говоря уже об индоариях, и вовсе далеко превосходят украинцев в праве претендовать на древность.
Особенно абсурдность доказательств древности украинцев видна на историческом фоне формирования Киевской Руси. Ведь последняя возникает тогда, когда уже 2–3 тысячелетия существовали ближневосточная, китайская, античная цивилизации.
Тем более, что важнейшие элементы религии, культуры, хозяйствования, дипломатии, и т. д. Киевская Русь непосредственно восприняла от Византии – настоящей исторической наследницы и продолжения античной цивилизации.
Как при такой исторической реальности можно говорить о «сверхдревности» украинцев, просто непостижимо.
Наоборот, Древняя Русь (не говоря уже об украинстве, формировавшемся как этнокультурное движение лишь с середины XIX в.) была одним из позднейших государственных образований на восточной периферии Европы.
Например, даже само определение «древняя Русь» не несет такой же смысловой нагрузки, что и «древний Рим», «древний Китай», «древняя Индия», не говоря уже о «древнем Египте» или «древнем Вавилоне».
Ведь «древняя Русь» в действительности существовала в Средние века.
То есть, была явлением средневековой истории, а не древней по хронологии мировой истории.
Удревления «истории Украины», как мы видим, Грушевский достигает с помощью очередного ненаучного приема.
Он отождествляет племена с государствами и народностями, т. е. первобытные этносы с цивилизацией и цивилизованными этносами.
Очевидно, будь то поляне, древляне, дулебы, дреговичи, кривичи или другие племенные этносы, они еще не перешли полностью грани между первобытностью и цивилизацией. Они только стояли на этой грани.
Еще в большей степени это касается антов. Экспансия варягов-руси важна именно в этом отношении.
Консолидация Древней Руси как раз и представляла собой переход племен, ее населявших, из первобытности в цивилизацию.
Следовательно, сама эта Киевская Русь была явлением переходным. А именно: конфедерацией племен под главенством двух государствообразующих центров: Киева и Новгорода. Именно поэтому в Киевской Руси мы видим конвергенцию государственного, цивилизованного начала и племенного, первобытного. Грушевский с идеологической целью полностью игнорирует столь важный аспект русской, а теперь и украинской истории.
Очевидно, что история Украины не может удревляться за счет истории племен, которые имели свою племенную историю, а не историю украинцев.
Это со всей очевидностью видно и на примере антов, история которых прослеживается лишь 200 лет.
На истории древлян, которых подчиняют киевские князья, и т. д.
Естественно, что когда появляется история Руси, тогда, начинает исчезать история племен. то есть, украинцы принадлежат к цивилизованной истории, их предки-племена к истории первобытной.
Уже в XIX в. европейские историки вполне осознавали, что первобытность, или, как они называли ее, – варварство, недопустимо отождествлять с цивилизацией.
И вызывает неподдельное удивление, что сегодня, в XXI в. украинские историки до сих пор игнорируют эту истину.
Именно поэтому нужно признать, что формирование русской, белорусской, малорусской (украинской) народностей происходило лишь после разложения племен, то есть, в XIV–XVI вв. и позднее.
Причем Украины это касается особенно, ибо она несколько веков подвергалась тяжелым опустошениям, превращаясь, по признанию самого Грушевского в 7-м томе «Истории Украины-Руси», в пустыню. Особенно в центральной части – Поднепровье.
Так что смена народонаселения была здесь куда более интенсивной, чем в России и особенно в Белоруссии.
Неудивительно, что формирование украинской народности получило более интенсивное развитие только с конца XIX в.
А объединены были украинцы, точнее малороссы и русины, в одно административное целое лишь в середине XX в.!
Не менее странным, если не сказать прямо – ненаучным, являлось отношение Грушевского к источникам. Прежде всего, к «Повести временных лет». Этот фундаментальный источник, без которого мы вообще мало что знали бы о Древней Руси, украинский историк потрошил как хотел. Так, он тщательно повторял местоположение восточнославянских племен, прежде всего южных, вслед за летописью. Но без всяких оснований отвергал решающее значение для возникновения Киевской Руси прихода варягов, вытекавшее из той же летописи.
И причина у него была.
В «Повести временных лет» совершенно однозначно показана теснейшая связь Новгорода и Киева именно в связи с экспансией варягов-скандинавов.
Назван путь «из варяг в греки» как пространственная и политическая ось, вокруг которой и формировалась Киевская Русь именно как конфедерация племен.
Естественно, что «норманнская теория», которая является единственно научной, ибо опирается на важнейший исторический источник, а не высасывается из пальца, как концепция Украины-Руси, совершенно не устраивала Грушевского, а потому была им отброшена. Ведь теснейшая связь Новгорода и Киева, существовавшая в действительности несколько веков, на корню подрывала концепцию Украины-Руси, ибо оказывалось, что «украинский» Киев и «русский» Новгород были теснейшим образом связаны между собой с самого зарождения Древней Руси. Причем связующим звеном между двумя важнейшими центрами Древней Руси согласно летописи был еще один современный русский, а не украинский город – Смоленск!
Грушевский непревзойденно решил проблему.
Он просто забыл о Новгороде в I томе «Истории Украины-Руси»!
В результате, Киев остался один и можно было смело отделить Южную Русь от Северной и придумать Украину-Русь. А заодно и доказывать, что государство в Киеве, то есть, по Грушевскому, на Украине, появилось раньше, и намного раньше, чем в России.
Хотя упрямая «Повесть временных лет» повествовала обратное: именно в Новгороде стали княжить первые варяжские князья. И прежде всего, родоначальник всех русских князей, в том числе и киевских, Рюрик. Именно из Новгорода варяги пришли в Киев. Сначала Аскольд и Дир, а затем Игорь и Олег с дружиной. Впрочем, не исключено, что варяги-русь появились в Поднепровье даже еще несколько раньше.
В действительности, в период Киевской Руси не было деления на Южную Русь и Северную.
Во всяком случае, до времени усиления Владимиро-Суздальских князей с конца XII в. главным было направление север – юг, Новгород – Киев, т. е. путь «из варяг в греки».
Наоборот, полоцкие князья, представлявшие будущую белорусскую ветвь Руси, выделились со своим княжеством уже в конце X в. Причем, достоверность фактов, изложенных в «Повести временных лет» подтверждается практически всеми другими историческими и археологическими источниками. Например, византийскими, арабскими, скандинавскими. В частности, «Поучением Константина Багрянородного», фактически второго по важности исторического источника по истории Киевской Руси. Об этом же свидетельствует присутствие варягов (византийский вариант «варанги») в XI в. в гвардии византийских императоров, куда они попадали, несомненно, через территорию Руси. И вероятно, прямо из Киева. Соответственно, и древнерусский термин «варяг» трансформировался в византийский «варанг».
Следовательно, путь «из варяг в греки» сохранял свою важность не только в X в., но и на протяжении XI в. Это заключение полностью подтверждает способ захвата власти самыми могущественными киевскими князьями: как князем Владимиром, так и Ярославом.
Они оба княжили в Новгороде и именно благодаря этому захватили власть в Киеве, так как опирались в борьбе со своими братьями именно на новгородцев и варяжские отряды, приводимые ими из Скандинавии. Они повторили военные походы с севера – Новгорода, на юг – Киев, ранее совершенные сначала варягами Аскольда и Дира, а в 883 г. Олегом и Игорем.
О присутствии и привилегированном положении в Новгороде варягов свидетельствует и «Русская правда» Ярослава, изданная около 1015 г. О широкой экспансии варягов по пути «из варяг в греки» говорят и археологические раскопки. Например, на острове Готланд, где были найдены в значительном числе арабские и византийские монеты.
Особенно очевидно соответствие исторической действительности фактам, изложенным в «Повести временных лет», при сравнении с историей Западной Европы IX–XI вв.
Последняя также подверглась широкой экспансии скандинавов (норманнов) в те же самые века, что и была основана Древняя Русь.
Казалось бы, уже перечисленных фактов, большинство из которых были хорошо известны Грушевскому, предостаточно для признания истинности «норманнской теории», которая только и может быть единственно научной, ибо подтверждается этими историческими фактами.
Но признание этого для Грушевского недопустимо, ибо тогда получалось, что киевские князья были не «украинцами», а скандинавами-русью.
Нужно было выбирать между научностью истории и концепцией-идеологией.
Но выбор для украинского историка был предопределен уже самим его украинством.
Впрочем, кому-то могло показаться, что в концепции Украины-Руси есть и рациональное зерно. Грушевский стремится его найти в отождествлении южнорусских племен, прежде всего полян, живших вокруг Киева, и собственно его население с украинцами, что само по себе весьма проблематично. Хотя бы потому, что язык русских летописей, написанных в древнем Киеве, не ближе к современному украинскому, чем к современному русскому, а скорее даже дальше. Следовательно, древние киевляне не говорили и не писали на украинском языке.
К тому же, по крайней мере в X–XI вв., язык, на котором говорили киевляне, скорее всего не был идентичным языку племени полян, а имел как раз черты общерусского.
Эта вероятность весьма велика, если учесть как транзитный характер Киева, так и этническую пестроту населения. Например, разноплеменный состав княжеской дружины и достаточно тесную связь Киева с Новгородом и Смоленском, а также подчиненное положение собственно полян, основная масса которых относилась к социальным низам Киева и его округи.
Именно таким было положение с городами Южной Руси в следующие периоды истории: польско-литовский и русско-австрийский. Например, даже в начале XX в. Киев был заселен русскими и евреями, а не малороссами, хотя земледельческие территории вокруг Киева были заселены будущими украинцами – малороссами.
То же самое можно сказать о Львове, основную массу населения которого составляли поляки и евреи. Хотя вокруг Львова жили русины – другие будущие украинцы. Причем, как в этих городах, так и в других: Харькове, Екатеринославе, Одессе и т. д. в общении преобладали русский или польский языки, но не малороссийский и не галицкий предгорный диалект русинов.
Не менее интересно положение с Черниговским княжеством. На его пространстве впоследствии сложились политические центры как украинские, так и русские: например, Рязань, Брянск и т. д. Уже поэтому изучение Черниговского княжества как «украинского» выглядит вдвойне необоснованно.
Не меньшее число вопросов в концепции Украины-Руси вызывает историческая преемственность Киевской Руси и последующих периодов истории южнорусских земель.
Грушевский по вполне понятным причинам пытался доказать историческую преемственность населения во все периоды русской истории.
Но общеизвестные факты середины XIII в. свидетельствуют об обратном.
Это описание южнорусских земель Плано Карпини, папского посла к великому монгольскому хану. Киевская земля им описывалась как пустынная, а сам Киев по размеру не превосходил крупное село.
То же подтверждает другой важный источник того же времени – Рубрек.
Вскоре Киев покинул и митрополит, переместившийся сначала на Волынь, а затем и вовсе в Москву (1300 г.). И это при том, что и Северо-восточная Русь начала XIV в. тоже была в тяжелейшем положении, испытывая почти непрерывные вторжения татарских грабительских отрядов. А Москва только начала возвышаться из многих других мелких городков, и едва переросла на рубеже XIII–XIV в. в размеры большого села, каковым была во второй половине XII в. как вотчина бояр Кучковичей.
Следовательно, положение Южной Руси на рубеже XIII–XIV вв. было просто катастрофическим: она обезлюдела.
Причем, упадок пережила не только Киевская, но и Черниговская земля.
Можно ли утверждать, что население Южной Руси при смене ее киевского периода литовско-польским не изменилось?
Такое утверждение как минимум спорно.
Так, можно говорить не только об уходе части населения Южной Руси на север, но и о последующем приходе нового населения с западных русских, особенно белорусских и даже польских земель на киевские и черниговские земли.
Например, общеизвестно, что в XVI–XVII вв. Левобережье и Слободская Украина как раз были заселены преимущественно выходцами из Волыни и Подолии, то есть, потомками древлян, волынян, дулебов и т. д., западнорусским населения, но никак не потомками полян, которые в столетия татарских нашествий и набегов были просто рассеяны как этнос вместе с почти полным упадком их древнего племенного центра – Киева.
Закономерно, также, что в новый, литовско-польский период появляются и закрепляются и новые термины в названии южнорусских земель: Малая Русь и Украина. Причем первый использовался вполне официально уже в начале XIV в. галицко-волынскими князьями и введен был греками. Второй не был официальным, но точно указал изменение геополитического положения Южной Руси, превратившейся из политического центра большой федерации племен в почти безлюдную окраину. Сначала окраину Великого княжества Литовского, а затем в пограничье Польши, колонизируемое польскими магнатами.
Важнейший источник первой половины XVI в. Михалон Литвин описывает киевскую землю как неосвоенный, пустынный край с дикой природой, население которого подвергается почти непрерывным набегам крымских татар. Тысячи и тысячи южнорусских невольников сгоняются в Кафу нa рабский рынок. Причем сам Михалон Литвин лично видел массы этих несчастных людей, будучи в Крыму. В соответствии со своим принципом замалчивания невыгодных фактов украинские историки игнорируют столь важный исторический источник.
Неудивительно, что на протяжении литовско-польского периода южнорусской истории полностью исчезает политическая система, существовавшая в Киевской Руси – княжеств и княжеской власть. Причем если в XIV–XV вв. ее преемником в некотором отношении можно считать литовских князей и Литовское княжество, то с переходом управления южнорусских земель под контроль Польши исчезает даже эта призрачная преемственность.
Зато укрепляется польская административная система и социальная терминология вроде: повет, гетман, пан и т. п.
Следовательно, можно говорить о глубоком различия в истории двух периодов Южной Руси. Настолько глубоком, что происходила смена политического, социального, геополитического ее положения, а значит и этнического состава населения.
Именно в литовско-польский период южнорусские земли окончательно превращаются в буферную территорию, со всеми вытекающими из этого последствиями: неустойчивым и полукочевым типом заселения, слабостью политической организации, неопределенностью границ, полиэтническим характером населения, постоянно существовавшей опасностью внешних вторжений.
Сам Киев и киевская земля в литовско-польский период неоднократно подвергались тяжелым разрушениям.
Особенно в 1482 г., что и описывает самыми яркими красками Грушевский с привлечением большого исторического материала. Причем, жесточайшим нашествиям причерноморских татар и турок подвергались не только центральные районы Украины – Поднепровье, но и восточные и западные. Например, Галичина и Подолье в 1524 г. и 1526 г. были настолько разрушены, что местами обезлюдели.
Тем не менее вопреки множеству фактов неоднократного, почти полного опустошения Южной Руси, которые сам же украинский историк и приводит, он упорно отождествляет полян и северян с украинцами. Хотя совершенно очевидно, что на территории будущей Украины, особенно в Поднепровье, неоднократно происходила смена населения. Причем, очевидны и направления, откуда приходили новые переселенцы в центр и на восток Украины. Это, прежде всего, Галиция и Волынь, Белоруссия, Польша, Молдова и Валахия. Немалой в среде южнорусского населения была тюркская примесь, особенно в среде казачества.
Наконец, важно обратить внимание на еще один негативный аспект концепции Украины-Руси – ее этнографичность, на который обращали внимание уже историки начала XX в., например, профессор И. Линниченко.
Действительно, стремясь показать, что южнорусский (украинский) народ имел свою, отдельную от других народов историю, Грушевский приводит большую массу бытового материала, часто совершенно незначительного. При этом даже важный этнографический материал просто констатируется и не делается его исторический или сравнительный анализ.
Следовательно, Грушевский не применял сравнительно-исторический метод, без чего этнографический материал превращался в большую, неупорядоченную массу мелких фактов.
В то же время, после упадка государственной жизни в Киевской и Галицкой Руси, то есть, с середины XIV в., Грушевский уже не исследовал в органической связи развитие государств, в которые вошли южнорусские земли, и населения этих земель.
В результате, концепция Украины-Руси еще более стала похожа на историческую этнографию, со всеми присущими ей недостатками.
Так, вне поля внимания украинского историка оказываются такие важнейшие вопросы, как сравнение эволюции Южной Руси (Украины) с европейскими и неевропейскими государствами, оценка уровня ее социального развития, огромное влияние государственных структур Литвы, Польши, России на эволюцию южнорусских земель и т. д. В результате, концепция Украины-Руси предстает как явление вне государственного и международного времени и пространства.
Она предстает как идеология для внутреннего пользования самих украинцев, как обоснование необходимости украинизации малороссов.
Закономерно, что концепция Украины-Руси не может быть признана научной не только историками России или Польши, но и европейскими исследователями других стран. Например, такие видные французские историки как Ле Гофф или Поньон, однозначно видели в Киевской Руси одно из направлений норманнской экспансии, другими направлениями которой были западная Франция, восточная Англия, северная Германия.
Но явные противоречия концепции Грушевского возникли не на пустом месте. Они – результат самой действительной истории Южной Руси как буферной территории.
Более того, в самом термине «Украина-Русь» отражается это особое геополитическое место южнорусского (украинского) пространства.
Так что Грушевский в своей концепции косвенно отразил историческую действительность. Неудивительно, что в VI томе при исследовании процесса полонизации Галицкой Руси, историк даже меняет местами термины, и уже говорит о Руси-Украине. В последнем названии юго-западных русских земель точнее отражен их буферный характер. Хотя и он применим только как факт исторической эволюции, а не как причина подмены одного исторического термина другим.
Тем более, что как раз этой главной причины превращения Руси в Русь-Украину Грушевский совершенно не понимал. Он в упор не видел, что Южная Русь как раз потому и превращалась в Украину, что была буферной территорией по отношению к Европе, к той же Польше как восточному региону европейской цивилизации. Соответственно, и концепция Украины-Руси имела у украинского историка совершенно другую, ненаучную, а идеологическую цель: доказать древность и непрерывность Украины, хотя последняя формировалась почти из пустыни, возникшей после гибели юга Древней Руси. Но, несмотря ни на что, название «Русь» сохранялось даже в наиболее ополяченной Галиции, не говоря уже о Поднепровье.
Естественно, что одной из главных причин появления такой «украинской» истории-идеологии был остро ощущаемый украинскими (малороссийскими) интеллектуалами комплекс неполноценности.
Южнорусская народность, столетиями не имевшая государственности, история которой едва ли не полностью прерывалась в XIV–XV вв., в XIX в. оказалась сильно интегрирована в недра Российской империи и нуждалась уже не в истории, а скорее в мифе.
И Грушевский его создавал.
Так что уже из критики концепции Украины-Руси крупнейшего украинского историка ясно, насколько тема исследования актуальна.
До сего дня логика украинской истории не была написана.
Понять же настоящее состояние Украины без фундаментального научного исследования ее истории невозможно. Ибо прошлое сокрыто в нас, в наших делах и мыслях.
-
Татьяна
- Сообщения: 5131
- Зарегистрирован: 29 июн 2013, 01:48
История России
Глава III
Географическое и геополитическое место Украины (Южной Руси) в мире как не-Европы
Сегодня в официальных и неофициальных представлениях украинского населения насаждается точка зрения об исконной «европейскости» Украины и украинцев.
Как истина в последней инстанции навязывается мнение об Украине как неотъемлемой части Европы, даже как о ее центре! На основании такого бездоказательного убеждения делается вывод о безальтернативности для Украины европейского выбора и интеграции как естественного соединения с родственной цивилизацией.
Повторяемые много раз, эти тезисы уже давно (еще в годы президентства Кучмы, а может, и Кравчука) превратились в политические и идеологические штампы, которые новая власть Ющенко лишь обновила. Никто из теоретиков украинизма даже не подумал о необходимости обоснования единства Украины с Европой, а политические круги, ориентированные на Россию, привычно используют в своих высказываниях советские аргументы, не пытаясь или боясь, подняться до геополитической высоты проблемы.
Но принадлежность Украины к Европе никем не доказана и не доказывалась.
Очевидно, украинские научные круги и политики даже мысли не допускают об обратном.
А зря.
С географической точки зрения Европа – это полуостров, который где-то имеет границу с огромным материком Азия, часто именуемым Евразией.
Где же эта граница?
Автор десятки раз всматривался в карты Европы и Украины (географические, геологические, исторические и т. д.). Вывод из этих карт можно сделать один: полуостров Европа заканчивается на востоке по линии Калининград – Карпаты – Одесса – Черное море. Причем, Восточные Карпаты есть главная географическая граница Европы на востоке. Восточнее этой линии начинается равнина, которую часто называют Восточноевропейской. Но у нее есть и другое название – Русская, куда более соответствующее географическому принципу.
Ведь нельзя же эту огромную равнину, доходящую до гор Урала, также считать полуостровом. Тогда оказывается, что Москва, Самара, Астрахань и даже Оренбург, не говоря о Киеве и Донецке, расположены на полуострове!
Т.е., если исходить из чисто географического фактора, то ни Украину, ни западную часть России причислять к Европе нельзя.
Ибо Европа это полуостров, а Россия и Украина – материк, с которым полуостров граничит!
С этой точки зрения лишь Закарпатская Украина и часть Одесской области являются крайними восточными анклавами полуострова Европа.
Но на каком же основании границы Европы были отодвинуты до Уральских гор?
И чем является Украина, если не Европой?
Отвечая на первый вопрос, можно сказать, что нет никакого основания считать Уральские горы восточной границей Европы. Это в высшей степени абсурдное утверждение закрепилось в советское время с целью сокрытия того, что Россия, а с ней и Украина, Европой не являются. Делалось это (как и в настоящее время на Украине), с идеологическими целями.
Для доказательства того, что коммунистический режим не чисто русское явление, а, как минимум, общеевропейское.
Именно с этой целью вся Русская равнина, на которой расположена и Украина, объявлялась Европой.
Очевидно, абсурдом является повторение этого идеологического приема.
Но оказалось, что такая, с позволения сказать, «география», не менее, чем советским идеологам, была выгодна украинскому политикуму и обслуживающим его научным кругам.
И восточную границу Европы оставили на Урале!
Но что же в таком случае есть Украина?
С точки зрения географии, это юго-западная часть Русской равнины, которая даже геологически находится на отдельной от полуострова Европа геологической платформе.
Эта равнина является обширным материковым пространством Азии, к которому и примыкает полуостров Европа.
Сходное положение по отношению к материку «Азия» занимает полуостров Индостан, границей которого являются горы Гималаи.
Было бы верхом абсурда называть этой границей, например, Кавказ или реку Янцзы.
Следовательно, географически Украина не является Европой, а занимает пространство у ее восточных границ.
Для дальнейшей конкретизации положения Украины обратимся к более общественной дисциплине, чем физическая география, – к геополитике.
Последняя учитывает уже не только географический фактор, но и положение той или иной территории, региона или страны к другим пространственным образованиям, например, цивилизациям или субцивилизациям.
Очевидно, что на западе Украина граничит с европейской цивилизацией и даже чуть-чуть в ней присутствует.
Но также Украина граничит с другими обширными пространствами, в частности, с мусульманской цивилизацией.
Более того, часть ее территории, а именно: Крым и прилегающие к нему степи, были многие столетия буферным пространством мусульманской цивилизации.
До сего дня в Крыму живут представители этой цивилизации – татары.
Следовательно, пространство Украины содержит и элементы мусульманской цивилизации.
То же можно сказать о физическом типе южных украинцев, в которых немало тюркской крови: половецкой, черных клобуков, монголов, татар и др.
Наконец, третьим важным фактором геополитического положения Украины является близость России и протяженная граница с ней и Белоруссией.
Россия еще более определеннее, чем Украина, не является Европой.
Ее положение было определено в 20-е гг. XX в. русскими мыслителями Савицким, Трубецким и другими представителями евразийской геополитической концепции. Ближе к нашему времени Гумилевым.
Они определили геополитическое положение России как Евразии.
Савицкий называл Россию особым континентом («континент Евразия»).
Интересно, что по своему этническому происхождению Савицкий был малорос и даже преподавал в Праге украинский язык.
Развивая идеи евразийцев (прежде всего, Савицкого) автор этого исследования в двухтомнике «Философия русской истории и мировые цивилизации» (2001 г.) определил геополитический статус России как субцивилизации.
Таким образом, находящаяся в Евразии Россия не входила и не входит ни в одну из мировых цивилизаций: ни в европейскую, ни в мусульманскую, ни в китайскую. Хотя и граничит с ними.
По своему историческому и геополитическому значению Россия не равна мировым цивилизациям, но далеко превосходит регионы, из которых эти цивилизации состоят.
Именно поэтому наиболее правильно определить ее геополитический статус понятием «субцивилизация».
Отсюда ясно, что Украина граничит с двумя цивилизациями: европейской и мусульманской, одной субцивилизацией (Россией) и Белоруссией, которая, как и Украина, является буферной территорией между Европой и Россией.
Для пояснения можно добавить, что США, как и Россия, субцивилизация, а, например, Египет и Германия регионы, то есть части мусульманской и европейской цивилизаций соответственно. Другими регионами, из которых состоит европейская цивилизация (всего 9), являются Франция, Италия, Пиренейский и Скандинавский полуострова и т. д.
Мы видели, что Украина имеет также некоторые европейские черты, и несколько меньше она содержит элементы мусульманской цивилизации. Но как это ни противоречит официальной доктрине украинского политикума, особенно после 2004 г., более всего геополитически Украина близка к евразийской России и Белоруссии как буферной территории. И неудивительно. Ведь народы ныне независимых России, Украины и Белоруссии не только имеют единое происхождение из пространства Киевской Руси, но и многие столетия составляли общие государственные образования: Киевскую Русь, Великое княжество Литовское, Российскую империю, наконец, совсем недавно распавшийся СССР. Да и называлась на протяжении многих веков (вплоть до XX!) Украина самим же ее населением не иначе как Русь или Малая Русь.
Буферный характер территории Украины очевиден.
Ведь она находится на крайнем западе Евразии, местами переходя границу с Европой, так же, как и Белоруссия, расположенная севернее, или Эстония с Латвией, находящиеся на крайнем северо-западе Евразии. Но в этих последних в силу мизерного населения и территории и длительного господства немцев, датчан и шведов европейские структуры давно прижились.
Самым верным способом определения отношения Украины к соседним цивилизациям и, конкретно, к Европе, является сопоставление их исторического развития.
Ведь настоящее это итог всего прошедшего, прошлого.
Через сопоставление истории Украины (Южной Руси) и Европы мы можем не только лучше понять, что такое Украина сегодня, но и увидеть, имела ли она европейские структуры: социальные, экономические, военные, религиозные и т. д.
Что общего в украинской и европейской истории и что является противоположным.
Если окажется, что у украинской истории очень мало общего с европейской, то очевидно, что Украина (Южная Русь) Европой не была никогда, а только должна стать ею в XXI в., как пытается 100 лет это сделать Турция.
Географическое и геополитическое место Украины (Южной Руси) в мире как не-Европы
Сегодня в официальных и неофициальных представлениях украинского населения насаждается точка зрения об исконной «европейскости» Украины и украинцев.
Как истина в последней инстанции навязывается мнение об Украине как неотъемлемой части Европы, даже как о ее центре! На основании такого бездоказательного убеждения делается вывод о безальтернативности для Украины европейского выбора и интеграции как естественного соединения с родственной цивилизацией.
Повторяемые много раз, эти тезисы уже давно (еще в годы президентства Кучмы, а может, и Кравчука) превратились в политические и идеологические штампы, которые новая власть Ющенко лишь обновила. Никто из теоретиков украинизма даже не подумал о необходимости обоснования единства Украины с Европой, а политические круги, ориентированные на Россию, привычно используют в своих высказываниях советские аргументы, не пытаясь или боясь, подняться до геополитической высоты проблемы.
Но принадлежность Украины к Европе никем не доказана и не доказывалась.
Очевидно, украинские научные круги и политики даже мысли не допускают об обратном.
А зря.
С географической точки зрения Европа – это полуостров, который где-то имеет границу с огромным материком Азия, часто именуемым Евразией.
Где же эта граница?
Автор десятки раз всматривался в карты Европы и Украины (географические, геологические, исторические и т. д.). Вывод из этих карт можно сделать один: полуостров Европа заканчивается на востоке по линии Калининград – Карпаты – Одесса – Черное море. Причем, Восточные Карпаты есть главная географическая граница Европы на востоке. Восточнее этой линии начинается равнина, которую часто называют Восточноевропейской. Но у нее есть и другое название – Русская, куда более соответствующее географическому принципу.
Ведь нельзя же эту огромную равнину, доходящую до гор Урала, также считать полуостровом. Тогда оказывается, что Москва, Самара, Астрахань и даже Оренбург, не говоря о Киеве и Донецке, расположены на полуострове!
Т.е., если исходить из чисто географического фактора, то ни Украину, ни западную часть России причислять к Европе нельзя.
Ибо Европа это полуостров, а Россия и Украина – материк, с которым полуостров граничит!
С этой точки зрения лишь Закарпатская Украина и часть Одесской области являются крайними восточными анклавами полуострова Европа.
Но на каком же основании границы Европы были отодвинуты до Уральских гор?
И чем является Украина, если не Европой?
Отвечая на первый вопрос, можно сказать, что нет никакого основания считать Уральские горы восточной границей Европы. Это в высшей степени абсурдное утверждение закрепилось в советское время с целью сокрытия того, что Россия, а с ней и Украина, Европой не являются. Делалось это (как и в настоящее время на Украине), с идеологическими целями.
Для доказательства того, что коммунистический режим не чисто русское явление, а, как минимум, общеевропейское.
Именно с этой целью вся Русская равнина, на которой расположена и Украина, объявлялась Европой.
Очевидно, абсурдом является повторение этого идеологического приема.
Но оказалось, что такая, с позволения сказать, «география», не менее, чем советским идеологам, была выгодна украинскому политикуму и обслуживающим его научным кругам.
И восточную границу Европы оставили на Урале!
Но что же в таком случае есть Украина?
С точки зрения географии, это юго-западная часть Русской равнины, которая даже геологически находится на отдельной от полуострова Европа геологической платформе.
Эта равнина является обширным материковым пространством Азии, к которому и примыкает полуостров Европа.
Сходное положение по отношению к материку «Азия» занимает полуостров Индостан, границей которого являются горы Гималаи.
Было бы верхом абсурда называть этой границей, например, Кавказ или реку Янцзы.
Следовательно, географически Украина не является Европой, а занимает пространство у ее восточных границ.
Для дальнейшей конкретизации положения Украины обратимся к более общественной дисциплине, чем физическая география, – к геополитике.
Последняя учитывает уже не только географический фактор, но и положение той или иной территории, региона или страны к другим пространственным образованиям, например, цивилизациям или субцивилизациям.
Очевидно, что на западе Украина граничит с европейской цивилизацией и даже чуть-чуть в ней присутствует.
Но также Украина граничит с другими обширными пространствами, в частности, с мусульманской цивилизацией.
Более того, часть ее территории, а именно: Крым и прилегающие к нему степи, были многие столетия буферным пространством мусульманской цивилизации.
До сего дня в Крыму живут представители этой цивилизации – татары.
Следовательно, пространство Украины содержит и элементы мусульманской цивилизации.
То же можно сказать о физическом типе южных украинцев, в которых немало тюркской крови: половецкой, черных клобуков, монголов, татар и др.
Наконец, третьим важным фактором геополитического положения Украины является близость России и протяженная граница с ней и Белоруссией.
Россия еще более определеннее, чем Украина, не является Европой.
Ее положение было определено в 20-е гг. XX в. русскими мыслителями Савицким, Трубецким и другими представителями евразийской геополитической концепции. Ближе к нашему времени Гумилевым.
Они определили геополитическое положение России как Евразии.
Савицкий называл Россию особым континентом («континент Евразия»).
Интересно, что по своему этническому происхождению Савицкий был малорос и даже преподавал в Праге украинский язык.
Развивая идеи евразийцев (прежде всего, Савицкого) автор этого исследования в двухтомнике «Философия русской истории и мировые цивилизации» (2001 г.) определил геополитический статус России как субцивилизации.
Таким образом, находящаяся в Евразии Россия не входила и не входит ни в одну из мировых цивилизаций: ни в европейскую, ни в мусульманскую, ни в китайскую. Хотя и граничит с ними.
По своему историческому и геополитическому значению Россия не равна мировым цивилизациям, но далеко превосходит регионы, из которых эти цивилизации состоят.
Именно поэтому наиболее правильно определить ее геополитический статус понятием «субцивилизация».
Отсюда ясно, что Украина граничит с двумя цивилизациями: европейской и мусульманской, одной субцивилизацией (Россией) и Белоруссией, которая, как и Украина, является буферной территорией между Европой и Россией.
Для пояснения можно добавить, что США, как и Россия, субцивилизация, а, например, Египет и Германия регионы, то есть части мусульманской и европейской цивилизаций соответственно. Другими регионами, из которых состоит европейская цивилизация (всего 9), являются Франция, Италия, Пиренейский и Скандинавский полуострова и т. д.
Мы видели, что Украина имеет также некоторые европейские черты, и несколько меньше она содержит элементы мусульманской цивилизации. Но как это ни противоречит официальной доктрине украинского политикума, особенно после 2004 г., более всего геополитически Украина близка к евразийской России и Белоруссии как буферной территории. И неудивительно. Ведь народы ныне независимых России, Украины и Белоруссии не только имеют единое происхождение из пространства Киевской Руси, но и многие столетия составляли общие государственные образования: Киевскую Русь, Великое княжество Литовское, Российскую империю, наконец, совсем недавно распавшийся СССР. Да и называлась на протяжении многих веков (вплоть до XX!) Украина самим же ее населением не иначе как Русь или Малая Русь.
Буферный характер территории Украины очевиден.
Ведь она находится на крайнем западе Евразии, местами переходя границу с Европой, так же, как и Белоруссия, расположенная севернее, или Эстония с Латвией, находящиеся на крайнем северо-западе Евразии. Но в этих последних в силу мизерного населения и территории и длительного господства немцев, датчан и шведов европейские структуры давно прижились.
Самым верным способом определения отношения Украины к соседним цивилизациям и, конкретно, к Европе, является сопоставление их исторического развития.
Ведь настоящее это итог всего прошедшего, прошлого.
Через сопоставление истории Украины (Южной Руси) и Европы мы можем не только лучше понять, что такое Украина сегодня, но и увидеть, имела ли она европейские структуры: социальные, экономические, военные, религиозные и т. д.
Что общего в украинской и европейской истории и что является противоположным.
Если окажется, что у украинской истории очень мало общего с европейской, то очевидно, что Украина (Южная Русь) Европой не была никогда, а только должна стать ею в XXI в., как пытается 100 лет это сделать Турция.
-
Татьяна
- Сообщения: 5131
- Зарегистрирован: 29 июн 2013, 01:48
История России
Глава IV
Логика истории Украины (Южной Руси) и логика истории Европы: сравнительный аспект. Общий взгляд на ход истории Украины (Южной Руси) и Европы. Решающее воздействие «ритмов Евразии» на историю Украины (Южной Руси)
История Украины (Малороссии) вполне определенно подразделяется на три больших периода: Киевской Руси (с конца IX в. до середины XIII в.), литовско-польского (XIV–XVIII вв.) и российско-австрийского (вторая половина XVII в. – 1991 г.). Между этими большими периодами существовали промежуточные, или переходные. Монгольский занял вторую половину XIII в. и первую половину XIV в. и отделил период Киевской Руси от литовско-польского. Второй переходный период пришелся на середину XVII в., когда на несколько десятилетий возродилась южнорусская государственность в виде Гетманата. Он разделил литовско-польский период и российско-австрийский.
Наконец, четвертый период украинской истории начался с 1991 г. и, собственно, еще не стал по-настоящему историей. Его-то мы и называем современностью, в противоположность первым трем как истории. И одна из наших задач как раз состоит в осознании современности. Например, не ясно, большой ли это период, вроде киевского или литовско-польского, или переходный. Но если переходный, то тогда что последует за ним? Закрепление буферной природы Украины, интеграция с европейской цивилизацией или возращение в структуры Евразии? Не исключен и крайний вариант: распад Украины на Запад, тяготеющий к Европе, и Восток, тяготеющий к Евразии. Хотя три больших периода украинской (южнорусской) истории весьма и весьма отличны друг от друга, но именно их несхожесть объединяет эти периоды в единое целое, как ни парадоксально это может звучать. Как мы увидим, очень важными звеньями в исторической цепи являются промежуточные периоды. Именно они соединяют крупные периоды украинской (южнорусской) истории воедино. К тому же, сами большие периоды внутренне неоднородны. Например, литовско-польский делится на литовский и польский, российский на русский (имперский) и советский (коммунистический проект). Это весьма усложняет осознание и понимание логики украинской истории.
Неудивительно, что само пространство этой истории также имеет несколько исторических наименований, возникавших как раз при смене одного ее периода другим. Так, в период Киевской Руси территория нынешней Украины, и прежде всего ее центр, именовалась Русью. Но уже в начале литовского периода появляется два новых названия этой территории: Малая Русь и Украина. Причем последнее – как чисто географический термин, означавший край расселения южнорусского этноса. К тому же имелись и другие наименования населения и территории. В частности, в Московской Руси широко использовался термин «черкасы», означавший население тогдашней Украины. В европейских кругах, особенно начиная с эпохи Возрождения, продолжали называть Причерноморье Скифией или Сарматией, то есть, античными этногеографическими терминами.
Современное же название территории, населения и страны закрепилось окончательно лишь в XX в. Еще в середине XIX в. в Западной Украине (прежде всего в Галиции) безраздельно господствовали такие ее названия, как Галицкая Русь, Галиция, Рутения, русины – самоназвание галицкого народа. В Надднепрянской Украине преобладало официальное название территории в составе Российской империи – Малороссия и малороссияне, или даже просто русские (руськи). Вместе с тем продолжал сохраняться и термин «украинцы», превратившийся в самоназвание местного населения в эпоху коммунистического глобального проекта и заменявший в XX в. термин «русский».
Эти весьма сложные процессы были тесно связаны со становлением украинской народности со второй половины XIX в. в составе двух империй и борьбой этих империй и будут рассмотрены далее.
Так что, когда мы говорим об истории или логике истории Украины, то имеем в виду именно территорию и население, пришедшее сюда и жившее здесь примерно с VI–VII вв. н. э. Оно могло называть себя и свою территорию и государственность несколько иначе, но быть предками современных украинцев и русских. Следовательно, применение термина «Украина» к событием X, XIII или XVII веков вовсе не означает, что автор считает, что современная Украина тождественна, например, Древней Руси или Русскому княжеству, которое пытались основать Богдан Хмельницкий или гетман Выговский. Это делается для того, чтобы в спорах о терминах не затерялась нить, логика настоящей живой истории. На самом деле, выделение отдельной истории Южной Руси из истории Древней Руси противоречит реальной исторической эволюции.
Здесь же следует подчеркнуть, что столь сложный и весьма поздний процесс самоопределения украинцев и Украины как раз отразил ее буферное положение как в истории европейской цивилизации, так и в мировой истории.
Первое крупное отличие европейской истории от украинской (южнорусской) состоит уже в том, что началась она на много столетий раньше. Европейская история совершенно четко делится на историю античной (средиземноморской) цивилизации, закончившуюся с падением Западной Римской империи в 476 г., и на историю собственно европейской цивилизации, началом которой можно считать утверждение варварских королевств в VI–VII вв. и возникновение на рубеже VIII–IX вв. империи Карла Великого. Очевидно, что сравнение европейской истории с украинской возможно как раз с этого времени. Ведь в эпоху античности не существовало ни украинской, ни русской государственности, как и народности, то есть не было ни Руси, ни Украины как субъектов мировой истории.
В целом, история европейской цивилизации подразделяется на большее число периодов, чем украинская. Так, нужно выделить период становления основ этой цивилизации, который занимает VI–IX вв. и представляет собой переход от античной цивилизации. Империя Карла Великого как раз и завершает этот переходный период (или цикл) в более чем 300 лет. Затем можно выделить не менее продолжительный цикл феодализма, с середины X по XIV в. Именно в этот период складывается пространственная и социально-экономическая структура европейской цивилизации, и она достигает зрелости как земледельческая цивилизация.
Далее наступает эпоха позднего феодализма (или позднего европейского Средневековья), приходящаяся на XIV–XV вв. С этого времени феодальные институты и феодальная структура европейской цивилизации интенсивно трансформировались в сословные, а отдельные регионы переживали сложные процессы консолидации. Об этом свидетельствует такое эпохальное явление, как Столетняя война между Францией и Англией. Позднее Средневековье в истории европейской цивилизации сменяется Новым временем, охватившим период в 300 лет (примерно, 1500–1814 гг.). В Новое время в Европе происходили исключительно важные процессы, сделавшие ее сверхцивилизацией. К концу этого времени происходит разложение сословного строя и возникновение элементов гражданского общества и демократии. Наконец, последний период истории Европы приходится на XIX–XX вв. На протяжении этого времени европейская цивилизация трансформировалась сначала из земледельческого в индустриальное состояние, а в конце XX в. начала переход от индустриального к постиндустриальному обществу.
Уже самое общее сравнение перечисленных этапов истории Украины (Южной Руси) и Европы приводит к двум серьезным выводам.
Во-первых, бросается в глаза несовпадение больших этапов украинской истории и циклов европейской истории. Так, этап Киевской Руси начинается позже эпохи империи Каролингов и заканчивается раньше цикла европейского феодализма. Причем, если последний органически переходит в эпоху позднего Средневековья, то монгольские завоевания вообще прерывают эволюцию украинской государственности. То же самое несоответствие логики украинской (южнорусской) и европейской истории мы видим при завершении литовско-польского периода. В то время как после окончания Тридцатилетней войны (1648 г.) Европа переходит в завершающую фазу Нового времени и здесь возникают элементы индустриальной цивилизации, Украина (Южная Русь), наоборот, на протяжении второй половины XVII–XVIII в. почти вся оказывается в составе российской неевропейской империи. В состав европейской Австрийской империи переходят западные земли нынешней Украины, слабонаселенные, и притом наполовину поляками, румынами, венграми, евреями и т. д.
В результате, история основной части Украины (Южной Руси) 200–300 лет протекала вообще вне пределов европейских государств. Сначала в составе Российской империи, а затем в составе СССР, бывшем ядром коммунистического глобального проекта и вторичной индустриальной цивилизации.
Естественно, возникает вопрос: если Украина изначально была частью Европы (как утверждают украинские историки и политики), почему ее историческая эволюция не совпадает с европейской, а имеет свою особую логику? Ответ на этот вопрос вытекает из предшествующего сравнения. Истории Украины и Европы имеют различную последовательность потому, что их большие этапы формировались на принципиально различной основе. Логика украинской истории в решающей мере формировалась под внешними воздействиями. Так, пространство будущей Южной Руси освободилось для славянской колонизации в процессе вытеснения гуннами германских племен: готов и гепидов, расселившихся в Причерноморье в III в. А возникновение Киевской Руси связано с захватом пришлыми военными кланами скандинавов власти сначала в Новгороде, а затем в Киеве. То есть, внешнее вторжение послужило толчком к началу формирования древнерусской государственности. Несомненно, внутри территории будущей Руси также росли силы, готовые создать государство. Например, институты племенных княжений. Но именно приход варяжских дружин положил начало русской истории и, вероятно, намного ускорил медленно протекавшие процессы вызревания государственности. Ускорил переход от первобытности к цивилизации.
Прекращение эволюции этих государственных институтов также во многом связано с внешним воздействием. На этот раз с вторжением монголо-татар, нанесших тяжелейший удар ранней русской государственности с юго-востока. Особенно южным и центральным княжествам. Второй удар, и на этот раз смертельный, был нанесен в середине XIV в. Литовским княжеством с северо-запада. Хотя конец литовско-польскому периоду был положен внутренним движением украинцев, внешний фактор также сыграл немаловажную роль. Сначала это была поддержка движения Богдана Хмельницкого крымским ханом, а затем Россией, определившей ход южнорусской (украинской) истории на последующие 300 лет. Наоборот, европейская история не могла быть подчинена внешним воздействиям, как это было с историей южнорусской (украинской). Европа – одна из четырех мировых земледельческих цивилизаций, наряду с китайской, индусской и мусульманской. Циклы ее эволюции почти в исключительной степени были обусловлены внутренним экономическим, интеллектуальным, военно-политическим, религиозным, социальным развитием.
Так, в основе 300-летнего цикла феодализма лежало укрепление землевладельческих хозяйств – феодов (ленов), а в них отдельных семейных хозяйств. Развитие пространственной структуры европейской цивилизации состояло в том, что она интегрировала территории, ранее имевшие племенное устройство. Из них формировались регионы европейской цивилизации.
Например, Карл Великий, включив в состав своей империи будущую Францию, Германию, Италию, положил начало формированию региональной структуры европейской цивилизации. Затем, в течение XI–XIII вв. в пространственную структуру цивилизации вошли британский, пиренейский, скандинавский (или северный), центральный (венгерский), балканский (византийский), восточный (польский) регионы. Фактически, в первой половине XIV в. процесс пространственного формирования европейской цивилизации был завершен.
И, как мы видим, места для Руси, тем более подчиненной монголами в середине XIII в., в этой структуре не было. И неудивительно, она занимала буферное пространство между Европой и Евразией. Лишь Галиция вошла во второй половине XIV в. в состав Польши, но с разрешения ханов улуса Джучи (Золой Орды) как колонизуемая поляками территория. За владение ею поляки вносили дань Орде во второй половине XIV в. Развитие европейской цивилизации в Новое время также протекло, преимущественно, в силу внутренних причин: экономических, военно-политических, религиозных, интеллектуальных. Даже экспансия соседней мусульманской цивилизации хотя и оказала определенное влияние на Европу, к концу XVII в. была не только остановлена, но и обращена вспять.
Лишь с XVIII века начинается усиливающееся неевропейское воздействие на ход европейской истории со стороны евразийской России. Уже в начале XVIII века, добившись победы над Швецией (1721 г.), Россия серьезно изменила ход истории Восточной Европы. Еще более мощное воздействие на ход европейской истории со стороны России мы видим на рубеже XVIII–XIX вв. Эта евразийская империя стала главной силой, разрушившей общеевропейскую империю Наполеона.
Но даже в случае с Россией мы не можем считать внешнее воздействие определяющим на ход европейской истории. Во-первых, Россию как великую державу во многом создала сама Европа. Говоря языком Тойнби, это был ответ со стороны России на европейский вызов. Во-вторых, Россия не настолько была чужда европейской цивилизации, как, например, мусульманской цивилизации или Китаю. Превращаясь в XVIII в. в империю, она становилась одновременно европейской субцивилизацией, а не мусульманской или китайской. В России сложился сословный строй, напоминавший европейский, но внутренне существенно отличный, что и вскрыли события 1917–1920 гг. В-третьих, Европа не только останавливала и ограничивала экспансию России («ритм Евразии»), но и обращала вспять, как это было в ходе Крымской или Первой мировой войны.
Наоборот, Южная Русь (Украина) не оказала значительного влияния в Новое время ни на Европу, ни на Россию. И была последней практически полностью поглощена на протяжении XVIII в. Даже внутренний строй Малороссии, возникший в ходе казацких войн второй половины XVII в., претерпевает существенные изменения под воздействием России. Если во второй половине XVIII в. на Украине только завершается формирование сословного общества, то Европа в это время переживала период антисословных революций. Из этого можно заключить, что Украина (Южная Русь) отставала в своей исторической эволюции от Европы на целую эпоху (цикл): лет на 300!
Продолжая общее сравнение хода истории Украины (Малороссии) и Европы, важно обратить внимание на следующий факт. Эволюция нынешней Украины шла по исторической спирали. Это хорошо видно из характера сменявшихся периодов украинской истории. Так, если период Древней Руси можно назвать тезисом, то в соответствии с развитием по спирали литовско-польский период будет антитезисом, а российско-австрийский – синтезом.
Возможно, такое восприятие логики истории Украины покажется надуманным и ненужным. Но в действительности развитие по спирали через отрицание отрицания впервые открыл крупнейший мыслитель поздней античности Прокл. И неудивительно. Ведь античная цивилизация также развивалась по спирали и Прокл это развитие увидел в живом историческом процессе. То же можно сказать о другом величайшем мыслителе – Гегеле, который в «Науке логики» детально исследовал диалектику отрицания отрицания, и в то же время был автором знаменитых «Лекций по философии истории».
Но если история Украины (Южной Руси) развивалась по спирали, то что означал период Древней Руси как тезис?
Очевидно то, что в это время на ее территории возникла и существовала независимая государственность. Соответственно, литовско-польский период был антитезисом киевскому периоду потому, что древнерусская государственность исчезла на пространстве Южной Руси. Хотя некоторые остатки южнорусских княжеских родов сохранились, полностью исчезли княжества, в структуре которых и развивалась государственность Киевской Руси. Эти остатки княжеских кланов затем просто интегрировались в высшее польское сословие, как, например, князья Вишневецкие.
Наконец, российско-австрийский период вполне закономерно можно назвать синтезом. Так, Малороссия соединилась с Россией, и это было возвращение к единству, существовавшему при Киевской Руси. Вместе с тем, это было такое единство, при котором Малороссия оказалась подчиненной, зависимой территорией. И эта сторона русско-австрийского периода сближает его с предшедствующим польско-литовским. Таким синтез был во времени.
Но синтез русско-австрийского периода явно виден и в пространственном отношении. Основная часть украинских земель оказалась в составе евразийской России, меньшая, западная часть вошла в состав европейской Австро-Венгрии. Следовательно, здесь синтез европейского и евразийского влияния был зафиксирован в территориальном разделе Украины как следствии воздействия на нее внешних геополитических пространств.
Но в чем состояла причина того, что история Украины (Южной Руси) развивалась именно по спирали, через отрицание отрицания?
Ответ на этот вопрос мы находим в «ритмах Евразии», которые вполне были осознаны выдающимися русскими мыслителями: Трубецким, Савицким и Гумилевым, уделившим «ритмам Евразии» существенное внимание. Сейчас и здесь мы покажем, что для истории Украины они сыграли не меньшую роль, чем для истории России. Действительно, в философии истории, как и в геополитике, под понятием «Евразия» имеется в виду громадное пространство, охватывающее территорию от Карпат и Балтийского моря до Тихого океана, то есть, до границ современного Китая. Ранее всего, уже в III тысячелетии до н. э., это пространство занимали племена индоевропейцев. Значительная часть их, в том числе предки славян, где-то во II тысячелетии до н. э. ушли в Европу. Исход индоевропейцев из Евразии сыграл огромное значение для формирования античной, а затем европейской цивилизаций.
Последние представители индоевропейской общности (сарматы, аланы) были вытеснены из Евразии уже около IV в. н. э. хунну – передками новой тюрко-алтайской племенной общности. Эта общность и была разрушительным потенциалом «ритмов Евразии».
Нетрудно увидеть, что, находясь на западе Евразии у восточных границ Европы, территория будущей Украины не могла не испытывать мощного воздействия «ритмов Евразии». Причем настолько мощного, что эти ритмы как раз и предопределили деление украинской истории на три главных периода. Так, важнейшей предпосылкой первого – Киевского периода, то есть, вообще начала истории Руси, был «ритм Евразии», вызванный вторжением гуннов в Европу. Уместно заметить, что гунны не случайно появились в степях Евразии. Этот пограничный с Китаем этнос (хунну), разделился в I в. после поражения от империи-цивилизации Хань, и часть его ушла далеко на запад, и в IV в. появилась в Западной Евразии.
Но здесь же, на пространстве будущей Украины, еще ранее в III в. появляется совершенно иная племенная группировка – готов. Причем так же, как и гунны, готы (вестготы и остготы) ушли (а точнее, будучи частью германской группы племен, возвратились) в Евразию после военных столкновений с другой громадной империей-цивилизацией – Римской.
Следовательно, мы обнаруживаем очень важный момент. Не только Евразия воздействовала своими ритмами на мировые цивилизации, но и последние оказывали такое обратное влияние, что в значительной степени сами порождали «ритмы Евразии». В результате, на востоке современной Украины где-то в 370 г. столкнулись две группировки племен, получившие толчок от двух величайших цивилизаций древнего мира – Римской и Хань. Готы потерпели в этом столкновении поражение и вынуждены были под давлением гуннов возвращаться на запад, в Европу. Так античная цивилизация испытала разрушительное воздействие гуннского «ритма Евразии», ставшего смертельным для ее западной части. Постепенно затухая, этот ритм приведет к вторжению на европейское пространство аваров, затем венгров. Об их движении уже помнит русская летопись (обри и угры), ибо в VIII–IX вв. уже подспудно формировались основы будущей Киевской Руси. Вне всякого сомнения, эти столкновения и перемещения больших масс племен оказали большое воздействие на антов, которые были уничтожены аварами, и венедов, родственных славянам. Под их воздействием часть славянских племен выдвинулась, вероятно, в VIII в. на территорию будущей Киевской Руси. При этом огромное значение для истории Украины сыграло вытеснение готов в Европу, в результате которого освободилось жизненное пространство для последующего расселения славян. Насколько важно было вытеснение готов, видно из того, что протославяне анты были союзниками гуннов и боролись с одной из групп готов. Так что если бы не было гуннского вторжения, то будущая территория Южной Руси могла бы иметь другое этническое лицо – германское.
Наоборот, вторжение венгров прошло почти бесследно для генезиса русской государственности.
Именно между двумя «ритмами Евразии»: гуннским («переселение народов») и монгольским (монголо-татарское завоевание) происходила эволюция Киевской Руси, то есть, первый период истории Южной Руси. Гуннско-готский ритм подтолкнул славянские племена к выдвижению в Западную Евразию, следующий, монгольский ритм подавил и обратил вспять это движение.
Важно подчеркнуть, что этот второй, монгольский «ритм Евразии» начался значительно раньше собственно нашествия Бату на Русь и Европу. Его первыми проявлениями было движение половцев (кипчаков), а может, и печенегов. Эти кочевые этносы, особенно половцы, подрывали непрерывными набегами государственность Киевской Руси. В то же время, часть кочевников – берендеи, черные клобуки – даже интегрировались в нее.
Таким образом, мы видим, что начальный период древнерусской государственности прямо и непосредственно развивался в соответствие с «ритмами Евразии». Киевская Русь возникает, когда происходит угасание ритма, вызванного нашествием гуннов, и исчезает, когда достигает максимальной силы ритм, вызванный экспансией монголо-татар.
Интересно заметить, что даже последний всплеск южнорусской государственности этого периода – Галицко-Волынское княжество, был подчинен «ритму Евразии» и стал его прямым следствием. Виднейший представитель династии Даниил Галицкий укрепился в Галиче исключительно благодаря монгольскому нашествию. Ведь монголы улуса Джучи, которые во главе с Бату осуществляли нашествие на Европу через юг Руси, главным своим противником считали венгерского короля Белу IV.
И не случайно. Венгрия была в первой полине XIII в. одним из сильнейших королевств Европы и главной силой на юго-востоке и востоке европейской цивилизации. Ее союзниками были половцы, которых Бела IV даже пригласил в Венгрию. Именно венгерский король в 1228 г. после Мстислава Удалого контролировал Галич. Только нашествие монголов заставило венгров уйти из Галиции.
Таким образом, монгольский «ритм Евразии» вновь остановил экспансию европейцев на будущую территорию Украины, по существу, закрепляя буферный характер ее геополитического положения. Неудивительно, что после ослабления власти монголов в Прикарпатье, в начале XIV в., происходит ослабление и упадок Галицкого княжества и возобновляется европейская (теперь польская) экспансия. Причем, подчиняя Галицкое княжество (1348 г.), Польша предварительно получила согласии ханов Золотой орды, выплачивая за это значительную компенсацию. Следовательно, ханы улуса Джучи и в середине XIV в. считались сюзеренами Галицко-Волынского княжества.
Совершенно очевидно, что и начало литовско-польского периода украинской истории непосредственно связано с монгольским «ритмом Евразии». Разгром главных русских княжеств позволил Литве осуществить глубокую экспансию на территорию Киевской Руси. При этом сама Литва, находясь в глубине лесного пояса на границе Европы и Евразии, оказалась недоступна для монгольского завоевания. Примечательно, что монголы в своих походах на Литву использовали галицких князей и их дружины. В частности, сыновей Даниила Галицкого. Но эффект этих походов в глубь дремучих лесов и топких болот был невелик.
Так что Литовское княжество формировалось как типичное буферное образование, причем в него вошли почти все княжества, существовавшие ранее на территории Южной Руси, будущей Украины. В частности, в момент формирования наиболее опасным противником Литовского княжества, наряду с монголами, был Тевтонский орден – ударная сила европейской христианской цивилизации. Оказался этот орден в Прибалтике с одобрения духовного, а часто и политического главы Европы – римского понтифика. Целью ордена была борьба с язычниками-пруссами, этнически близкими литовцам. Таким образом, Литовское княжество действительно формировалось как буферное: между силами Евразии (монголами) и Европы (крестоносцами).
Изменение геополитического положения этого княжества происходило весьма медленно. Приняв к концу XIV в. католичество и заключив Кревскую унию с Польским королевством Литовское княжество с ним окончательно объединилось лишь почти через 200 лет: по Люблинской унии 1569 г. Естественно, что столь долгая интеграция двух государств была неслучайна. Польша, например, в середине XV в. состояла в унии с Венгрией. Но после поражения польско-литовского войска от турок в 1444 г. эта уния распалась.
Очевидно, что кроме наличия общих внешнеполитических интересов объединение Польши и Литвы стало возможно во второй половине XVI в. потому, что только тогда сложилась социальная сословная структура в Литовском княжестве, существовавшая в Польше уже давно. Например, заключение Люблинской унии активно поддерживала выросшая и усилившаяся шляхта, тогда как литовские магнаты стремились не допустить полного соединения Польши и Литвы. Таким образом, только после 1569 г. буферное Литовское государство интегрировалось в восточный (польский) регион европейской цивилизации. В то же время происходили глубокие сдвиги в Евразии, обусловленные затуханием монгольского «ритма Евразии». Вся вторая половина XIV в. сопровождалась ожесточенной внутренней борьбой в Золотой орде (улусе Джучи) и разрушительным столкновением с государством Тимура. Этот завоеватель стремился возродить улус Чагатая в Средней Азии и поставить в зависимость от него улус Джучи. В результате, уже в первой половине XV в. от былого могущества Золотой орды, раздробившейся на несколько политических образований, мало что осталось. Эти мелкие ханства во второй половине XV в. оказываются в зависимости от Османской империи. В частности, в 1475 г. вассалами этой империи стали ханы возникшего в Крыму татарского ханства. Затем, влияние османов усилилось в других осколках улуса Джучи: в Казанском и Астраханском княжествах.
Таким образом, впервые в истории одна из мировых цивилизаций – мусульманская – начинает контролировать политические процессы в кочевой Евразии. Но решающее воздействие на ее эволюцию оказала Московская Русь. Еще одним претендентом на экспансию в глубины Евразии являлась Речь Посполитая, возникшая после Люблинской унии Польши и Литвы. Следовательно, после распада монгольских улусов и окончательного угасания монгольского «ритма Евразии», развертывается борьба новых сил за контроль над громадной Евразией.
Нетрудно понять, что победитель в этой борьбе и должен был определить характер нового «ритма Евразии». В связи с этим возникает важный вопрос: почему именно Московская Русь захватила всю Евразию, оказав огромное влияние на ход истории Украины (Южной Руси)?
Ответ может показаться очевидным. В отличие от других претендентов на контроль за Евразией: Османской империи, Речи Посполитой, позднее Швеции – Московская Русь сама находилась в Евразии. Тогда как Османская империя занимала западную половину мусульманской цивилизации, Речь Посполитая и Швеция были центрами регионов европейской цивилизации (восточного и северного). Уже в домонгольский период Новгород, а затем Владимиро-Суздальское княжество начали экспансию в восточном направлении, в глубь пространства Евразии. В частности, в Поволжье, где в XIV в. усиливается Нижегородское княжество. В то же время экспансия южнорусских (украинских) княжеств была крайне затруднена, а с приходом монголов на несколько столетий стала невозможна. Московская Русь, даже в условиях подчинения улусу Джучи продолжала укрепляться на севере Евразии. Закономерно, что после освобождения от ордынской зависимости Московская Русь превращается в евразийское княжество, а затем и царство.
Решающий прорыв на восток, в глубь Евразии был осуществлен в годы правления первого и самого жестокого русского царя Ивана IV Грозного. При нем в остром противоборстве с Крымским ханством и Османской империей были подчинены Казанское и Астраханское ханства и совершено вторжение в Сибирское ханство, подчиненное уже после смерти Ивана IV. В результате, опорные центры мусульманской цивилизации в Евразии, осколки монгольского «ритма Евразии», населенные кочевниками и полукочевниками, перешли под контроль земледельческой Московской Руси. Уместно подчеркнуть, что кочевые государства степей и полупустынь Евразии вполне соответствовали структуре мусульманской цивилизации и куда меньше почти исключительно земледельческой России. Хотя главные регионы этой цивилизации были земледельческими (Египет, Ирак, Анатолия, частично, Иран) практически повсеместно на ее пространстве проживали кочевники. А само земледелие имело оазисно-ирригационный характер. Неудивительно, что Крымское ханство, будучи полукочевым государством, 300 лет оставалось форпостом мусульманской цивилизации в западной Евразии. Закономерно, что России пришлось вести упорную борьбу с Турцией и Крымом после захвата евразийских ханств.
В 1562 г. по приказу султана турки совместно с татарами пытались захватить Астрахань, а в 1571 г. татары даже сожгли Москву.
Третий претендент на проникновение в Евразию – Речь Посполитая – стремился этого достичь путем военного разгрома и подчинения Московской Руси. Этого поляки почти добились в начале XVII в., в правление Сигизмунда III, когда Речь Посполитая достигла наивысшего могущества. Хотя Московской Руси удалось сохранить независимость, ее экспансия на запад была остановлена на несколько десятилетий. Но в восточном направлении она продолжалась, и к середине XVII в. русские землепроходцы и казаки достигли восточных пределов Евразии.
Таким образом, огромные пространства Евразии впервые были объединены земледельческим государством. Это был колоссальный пространственный ресурс, которым овладела Россия. Именно он должен был послужить основанием для нового, чрезвычайно мощного «ритма Евразии» в западном направлении.
После Люблинской унии политически Южная Русь входила в состав Речи Посполитой, которая представляла собой восточный регион европейской цивилизации с буферными территориями в Евразии. Именно Украина продолжала оставаться буферной территорией. Причем как на юге по отношению к мусульманской цивилизации, так и на востоке по отношению к России, превращавшейся в огромное евразийское царство. В результате, реальное положение Южной Руси как буферной территории оказывалось мало совместимо с европейскими социально-экономическими структурами, которыми обладала Польша и которые она стремилась внедрить на юге Руси. В частности, с сословным строем, сложившимся в европейской цивилизации и в Польше уже в XII–XIV вв. Постоянные набеги крымских татар делали необходимым существование в южнорусском обществе промежуточного, полувоенного-полукочевого слоя – казаков, число которых росло по мере усиления давления сословных структур. Неудивительно, что именно в польский период начинает закрепляться за Южной Русью и другое название – Украина, как раз и отражавшее буферное, пограничное ее положение в XV–XVIII вв.
Оставались напряженными отношения Речи Посполитой и России, правители которой также претендовали на южнорусские и белорусские земли, как части ранее единой Древней Руси.
Так что восстание Богдана Хмельницкого и его первые успехи стали результатом взрыва накопившихся противоречий: геополитических, религиозных, социальных, национальных и даже межцивилизационных.
Важно заметить, что Россия вступила в казацко-польскую войну, когда она шла уже более пяти лет. Вначале эта война вроде бы протекала вне прямых интересов России. Но с течением времени не Речь Посполитая, и не Османская империя с Крымским ханством, и даже не сама Украина (Южная Русь), а именно Россия превращается в господствующую силу на всем пространстве северного Причерноморья, а затем и на всех буферных территориях.
Такой итог вовсе не случаен. Южная Русь сама дала толчок новому «ритму Евразии», который и предопределил ее историческую судьбу на последующие 300 лет. Таким образом, вступление России в казацко-польскую войну в 1654 г. стало началом развертывания ее нараставшей территориальной экспансии. Но теперь уже не на восток, как в XVI – первой половине XVII вв., а на запад.
После присоединения Левобережья и Киева центр экспансии России переместился в Прибалтику, и не случайно. Она, как и Южная Русь, была буферной территорией между Европой и Евразией, то есть, Россией. Контролировала эту территорию Швеция, являвшаяся центром северного региона европейской цивилизации. Как и восточноевропейский регион (Польша), Швеция стремилась расширить свои владения в Евразии. Поэтому глубоко закономерно, что апогеем борьбы России и Швеции стали события на Украине, и прежде всего, переход гетмана Мазепы на сторону шведов и Полтавская битва (1709 г.).
Из экспансии Швеции видно, что силы европейской цивилизации не только стремилась подавить «ритм Евразии» и вытеснить Россию с буферных территорий, но и, в свою очередь, проникнуть в Евразию. Но европейский ответ лишь усилил потенциал земледельческого «ритма Евразии». Со времени Петра I (ум. 1725 г.) Россия из евразийского царства превращается в империю и европейскую субцивилизацию. Это проявилось в утверждении ряда европейских институтов или схожих с ними структур. Но в глубинных социально-экономических пластах России сохранялась евразийская основа. Ими были территориально-клановые отношения, закрепившиеся в крепостничестве и общинном землепользовании.
Однако для развертывания земледельческого «ритма Евразии» синтез евразийских и европейских структур оказался чрезвычайно плодотворным. Неудивительно, что экспансия России во второй половины XVIII – начале XIX в. оказалась предельно успешной. Ею были захвачены все буферные территории, и в XIX в. началась экспансия в собственно пространство европейской и мусульманской цивилизаций (в Польшу, Финляндию, Закавказье, Иран).
Закономерно, что к концу XVIII в. большая часть территорий современной Украины (в том числе и Крым) вошли в состав Российской империи. Ведь эти территории являлись буферными, и прежде других были охвачены «ритмом Евразии». Этот ритм был остановлен европейской цивилизацией лишь в середине XIX в. в ходе Крымской войны (1853–1856 гг.). В тот момент участвовавшие в войне Франция, и особенно Англия, уже осуществляли переход в индустриальное состояние и обладали явным превосходством в вооружении над продолжавшей оставаться земледельческой Россией.
Из выше изложенного возникает естественный вопрос: можно ли говорить, что история Украины является частью истории Европы? Автор не дает положительного ответа на этот вопрос. Правильно будет сказать обратное: Украина имела отличную от Европы историю. Попросту говоря, она не входила в европейскую цивилизацию, а была буферной территорией, пространством, отделявшим Европу от Евразии.
Даже меньшая часть Южной Руси (Галиция), вошедшая после разделов Речи Посполитой в состав европейской империи – Австрийской, имела немало признаков переходной территории. Так, она была самой отсталой частью этой империи. Ее население практически повсеместно было смешанным. Наряду с русинами, в Галиции, Буковине, Закарпатье проживало много поляков, венгров, румын, немцев, не говоря уже о евреях. В городах этих земель, как правило, преобладало нерусинское население. После начала индустриализации русинские земли оставались аграрным придатком Австрии, Чехии, Венгрии. Сельские русины едва ли не до конца XIX в. в своей массе причисляли себя к русским, а жители городов нередко к полякам.
Последний «ритм Евразии» пришелся на середину и вторую половину XX в. и имел индустриальную основу. Этот «ритм Евразии», как коммунистический глобальный проект, осуществлялся СССР, в который превратилась пережившая социально-экономическую трансформацию в ходе Первой мировой войны Россия. Одним из первых актов экспансии нового «ритма Евразии» как коммунистического глобального проекта, стало поглощение СССР в 1939 г. западной части Украины. Это привело, наконец, к объединению всех украинских и части неукраинских земель в административно-политических границах коммунистической Украины.
Отметим очень важный момент. Именно в составе Евразии (СССР), в ходе развертывания коммунистического глобального проекта произошла территориальная консолидация Украины как политически и административно целостностной территории.
Чем стала Украина после распада СССР, означавшего завершение индустриального «ритма Евразии» и крушение глобального коммунистического проекта? Как нетрудно догадаться, вновь буферным государством между той же Европой и Евразией. Причем, соотношение сил этих двух геополитических пространств принципиально изменилось. Европа предстала теперь как экономически и политически объединенная цивилизация. Наоборот, Россия как ядро Евразии, потеряла из своего территориального состава все буферные территории. Причем, не только на границе с Европой (например, Украину или Прибалтику), но и на границе с мусульманской и китайской цивилизациями (Закавказье, Туркменистан, Монголию, Киргызстан и т. д.).
Отсюда ясно, что перед Украиной стоит задача не вернуться в Европу, а стать Европой. И в этом принципиальное отличие между ней и, например, Польшей, Чехией или Венгрией. Последние были частью европейской цивилизации с XI или даже с X в. Они просто возвратилась туда, откуда их временно вырвал очередной «ритм Евразии», вылившийся в коммунистический глобальный проект.
Для Украины задача стоит совсем иная. Она должна поменять свою геополитическую сущность: из буферной территории в Евразии стать восточноевропейским пространством. Но события последних лет свидетельствуют, что это вряд ли ей удастся в нынешнем пространственном состоянии, которое имеет внутренние геополитические границы на Днепре.
Логика истории Украины (Южной Руси) и логика истории Европы: сравнительный аспект. Общий взгляд на ход истории Украины (Южной Руси) и Европы. Решающее воздействие «ритмов Евразии» на историю Украины (Южной Руси)
История Украины (Малороссии) вполне определенно подразделяется на три больших периода: Киевской Руси (с конца IX в. до середины XIII в.), литовско-польского (XIV–XVIII вв.) и российско-австрийского (вторая половина XVII в. – 1991 г.). Между этими большими периодами существовали промежуточные, или переходные. Монгольский занял вторую половину XIII в. и первую половину XIV в. и отделил период Киевской Руси от литовско-польского. Второй переходный период пришелся на середину XVII в., когда на несколько десятилетий возродилась южнорусская государственность в виде Гетманата. Он разделил литовско-польский период и российско-австрийский.
Наконец, четвертый период украинской истории начался с 1991 г. и, собственно, еще не стал по-настоящему историей. Его-то мы и называем современностью, в противоположность первым трем как истории. И одна из наших задач как раз состоит в осознании современности. Например, не ясно, большой ли это период, вроде киевского или литовско-польского, или переходный. Но если переходный, то тогда что последует за ним? Закрепление буферной природы Украины, интеграция с европейской цивилизацией или возращение в структуры Евразии? Не исключен и крайний вариант: распад Украины на Запад, тяготеющий к Европе, и Восток, тяготеющий к Евразии. Хотя три больших периода украинской (южнорусской) истории весьма и весьма отличны друг от друга, но именно их несхожесть объединяет эти периоды в единое целое, как ни парадоксально это может звучать. Как мы увидим, очень важными звеньями в исторической цепи являются промежуточные периоды. Именно они соединяют крупные периоды украинской (южнорусской) истории воедино. К тому же, сами большие периоды внутренне неоднородны. Например, литовско-польский делится на литовский и польский, российский на русский (имперский) и советский (коммунистический проект). Это весьма усложняет осознание и понимание логики украинской истории.
Неудивительно, что само пространство этой истории также имеет несколько исторических наименований, возникавших как раз при смене одного ее периода другим. Так, в период Киевской Руси территория нынешней Украины, и прежде всего ее центр, именовалась Русью. Но уже в начале литовского периода появляется два новых названия этой территории: Малая Русь и Украина. Причем последнее – как чисто географический термин, означавший край расселения южнорусского этноса. К тому же имелись и другие наименования населения и территории. В частности, в Московской Руси широко использовался термин «черкасы», означавший население тогдашней Украины. В европейских кругах, особенно начиная с эпохи Возрождения, продолжали называть Причерноморье Скифией или Сарматией, то есть, античными этногеографическими терминами.
Современное же название территории, населения и страны закрепилось окончательно лишь в XX в. Еще в середине XIX в. в Западной Украине (прежде всего в Галиции) безраздельно господствовали такие ее названия, как Галицкая Русь, Галиция, Рутения, русины – самоназвание галицкого народа. В Надднепрянской Украине преобладало официальное название территории в составе Российской империи – Малороссия и малороссияне, или даже просто русские (руськи). Вместе с тем продолжал сохраняться и термин «украинцы», превратившийся в самоназвание местного населения в эпоху коммунистического глобального проекта и заменявший в XX в. термин «русский».
Эти весьма сложные процессы были тесно связаны со становлением украинской народности со второй половины XIX в. в составе двух империй и борьбой этих империй и будут рассмотрены далее.
Так что, когда мы говорим об истории или логике истории Украины, то имеем в виду именно территорию и население, пришедшее сюда и жившее здесь примерно с VI–VII вв. н. э. Оно могло называть себя и свою территорию и государственность несколько иначе, но быть предками современных украинцев и русских. Следовательно, применение термина «Украина» к событием X, XIII или XVII веков вовсе не означает, что автор считает, что современная Украина тождественна, например, Древней Руси или Русскому княжеству, которое пытались основать Богдан Хмельницкий или гетман Выговский. Это делается для того, чтобы в спорах о терминах не затерялась нить, логика настоящей живой истории. На самом деле, выделение отдельной истории Южной Руси из истории Древней Руси противоречит реальной исторической эволюции.
Здесь же следует подчеркнуть, что столь сложный и весьма поздний процесс самоопределения украинцев и Украины как раз отразил ее буферное положение как в истории европейской цивилизации, так и в мировой истории.
Первое крупное отличие европейской истории от украинской (южнорусской) состоит уже в том, что началась она на много столетий раньше. Европейская история совершенно четко делится на историю античной (средиземноморской) цивилизации, закончившуюся с падением Западной Римской империи в 476 г., и на историю собственно европейской цивилизации, началом которой можно считать утверждение варварских королевств в VI–VII вв. и возникновение на рубеже VIII–IX вв. империи Карла Великого. Очевидно, что сравнение европейской истории с украинской возможно как раз с этого времени. Ведь в эпоху античности не существовало ни украинской, ни русской государственности, как и народности, то есть не было ни Руси, ни Украины как субъектов мировой истории.
В целом, история европейской цивилизации подразделяется на большее число периодов, чем украинская. Так, нужно выделить период становления основ этой цивилизации, который занимает VI–IX вв. и представляет собой переход от античной цивилизации. Империя Карла Великого как раз и завершает этот переходный период (или цикл) в более чем 300 лет. Затем можно выделить не менее продолжительный цикл феодализма, с середины X по XIV в. Именно в этот период складывается пространственная и социально-экономическая структура европейской цивилизации, и она достигает зрелости как земледельческая цивилизация.
Далее наступает эпоха позднего феодализма (или позднего европейского Средневековья), приходящаяся на XIV–XV вв. С этого времени феодальные институты и феодальная структура европейской цивилизации интенсивно трансформировались в сословные, а отдельные регионы переживали сложные процессы консолидации. Об этом свидетельствует такое эпохальное явление, как Столетняя война между Францией и Англией. Позднее Средневековье в истории европейской цивилизации сменяется Новым временем, охватившим период в 300 лет (примерно, 1500–1814 гг.). В Новое время в Европе происходили исключительно важные процессы, сделавшие ее сверхцивилизацией. К концу этого времени происходит разложение сословного строя и возникновение элементов гражданского общества и демократии. Наконец, последний период истории Европы приходится на XIX–XX вв. На протяжении этого времени европейская цивилизация трансформировалась сначала из земледельческого в индустриальное состояние, а в конце XX в. начала переход от индустриального к постиндустриальному обществу.
Уже самое общее сравнение перечисленных этапов истории Украины (Южной Руси) и Европы приводит к двум серьезным выводам.
Во-первых, бросается в глаза несовпадение больших этапов украинской истории и циклов европейской истории. Так, этап Киевской Руси начинается позже эпохи империи Каролингов и заканчивается раньше цикла европейского феодализма. Причем, если последний органически переходит в эпоху позднего Средневековья, то монгольские завоевания вообще прерывают эволюцию украинской государственности. То же самое несоответствие логики украинской (южнорусской) и европейской истории мы видим при завершении литовско-польского периода. В то время как после окончания Тридцатилетней войны (1648 г.) Европа переходит в завершающую фазу Нового времени и здесь возникают элементы индустриальной цивилизации, Украина (Южная Русь), наоборот, на протяжении второй половины XVII–XVIII в. почти вся оказывается в составе российской неевропейской империи. В состав европейской Австрийской империи переходят западные земли нынешней Украины, слабонаселенные, и притом наполовину поляками, румынами, венграми, евреями и т. д.
В результате, история основной части Украины (Южной Руси) 200–300 лет протекала вообще вне пределов европейских государств. Сначала в составе Российской империи, а затем в составе СССР, бывшем ядром коммунистического глобального проекта и вторичной индустриальной цивилизации.
Естественно, возникает вопрос: если Украина изначально была частью Европы (как утверждают украинские историки и политики), почему ее историческая эволюция не совпадает с европейской, а имеет свою особую логику? Ответ на этот вопрос вытекает из предшествующего сравнения. Истории Украины и Европы имеют различную последовательность потому, что их большие этапы формировались на принципиально различной основе. Логика украинской истории в решающей мере формировалась под внешними воздействиями. Так, пространство будущей Южной Руси освободилось для славянской колонизации в процессе вытеснения гуннами германских племен: готов и гепидов, расселившихся в Причерноморье в III в. А возникновение Киевской Руси связано с захватом пришлыми военными кланами скандинавов власти сначала в Новгороде, а затем в Киеве. То есть, внешнее вторжение послужило толчком к началу формирования древнерусской государственности. Несомненно, внутри территории будущей Руси также росли силы, готовые создать государство. Например, институты племенных княжений. Но именно приход варяжских дружин положил начало русской истории и, вероятно, намного ускорил медленно протекавшие процессы вызревания государственности. Ускорил переход от первобытности к цивилизации.
Прекращение эволюции этих государственных институтов также во многом связано с внешним воздействием. На этот раз с вторжением монголо-татар, нанесших тяжелейший удар ранней русской государственности с юго-востока. Особенно южным и центральным княжествам. Второй удар, и на этот раз смертельный, был нанесен в середине XIV в. Литовским княжеством с северо-запада. Хотя конец литовско-польскому периоду был положен внутренним движением украинцев, внешний фактор также сыграл немаловажную роль. Сначала это была поддержка движения Богдана Хмельницкого крымским ханом, а затем Россией, определившей ход южнорусской (украинской) истории на последующие 300 лет. Наоборот, европейская история не могла быть подчинена внешним воздействиям, как это было с историей южнорусской (украинской). Европа – одна из четырех мировых земледельческих цивилизаций, наряду с китайской, индусской и мусульманской. Циклы ее эволюции почти в исключительной степени были обусловлены внутренним экономическим, интеллектуальным, военно-политическим, религиозным, социальным развитием.
Так, в основе 300-летнего цикла феодализма лежало укрепление землевладельческих хозяйств – феодов (ленов), а в них отдельных семейных хозяйств. Развитие пространственной структуры европейской цивилизации состояло в том, что она интегрировала территории, ранее имевшие племенное устройство. Из них формировались регионы европейской цивилизации.
Например, Карл Великий, включив в состав своей империи будущую Францию, Германию, Италию, положил начало формированию региональной структуры европейской цивилизации. Затем, в течение XI–XIII вв. в пространственную структуру цивилизации вошли британский, пиренейский, скандинавский (или северный), центральный (венгерский), балканский (византийский), восточный (польский) регионы. Фактически, в первой половине XIV в. процесс пространственного формирования европейской цивилизации был завершен.
И, как мы видим, места для Руси, тем более подчиненной монголами в середине XIII в., в этой структуре не было. И неудивительно, она занимала буферное пространство между Европой и Евразией. Лишь Галиция вошла во второй половине XIV в. в состав Польши, но с разрешения ханов улуса Джучи (Золой Орды) как колонизуемая поляками территория. За владение ею поляки вносили дань Орде во второй половине XIV в. Развитие европейской цивилизации в Новое время также протекло, преимущественно, в силу внутренних причин: экономических, военно-политических, религиозных, интеллектуальных. Даже экспансия соседней мусульманской цивилизации хотя и оказала определенное влияние на Европу, к концу XVII в. была не только остановлена, но и обращена вспять.
Лишь с XVIII века начинается усиливающееся неевропейское воздействие на ход европейской истории со стороны евразийской России. Уже в начале XVIII века, добившись победы над Швецией (1721 г.), Россия серьезно изменила ход истории Восточной Европы. Еще более мощное воздействие на ход европейской истории со стороны России мы видим на рубеже XVIII–XIX вв. Эта евразийская империя стала главной силой, разрушившей общеевропейскую империю Наполеона.
Но даже в случае с Россией мы не можем считать внешнее воздействие определяющим на ход европейской истории. Во-первых, Россию как великую державу во многом создала сама Европа. Говоря языком Тойнби, это был ответ со стороны России на европейский вызов. Во-вторых, Россия не настолько была чужда европейской цивилизации, как, например, мусульманской цивилизации или Китаю. Превращаясь в XVIII в. в империю, она становилась одновременно европейской субцивилизацией, а не мусульманской или китайской. В России сложился сословный строй, напоминавший европейский, но внутренне существенно отличный, что и вскрыли события 1917–1920 гг. В-третьих, Европа не только останавливала и ограничивала экспансию России («ритм Евразии»), но и обращала вспять, как это было в ходе Крымской или Первой мировой войны.
Наоборот, Южная Русь (Украина) не оказала значительного влияния в Новое время ни на Европу, ни на Россию. И была последней практически полностью поглощена на протяжении XVIII в. Даже внутренний строй Малороссии, возникший в ходе казацких войн второй половины XVII в., претерпевает существенные изменения под воздействием России. Если во второй половине XVIII в. на Украине только завершается формирование сословного общества, то Европа в это время переживала период антисословных революций. Из этого можно заключить, что Украина (Южная Русь) отставала в своей исторической эволюции от Европы на целую эпоху (цикл): лет на 300!
Продолжая общее сравнение хода истории Украины (Малороссии) и Европы, важно обратить внимание на следующий факт. Эволюция нынешней Украины шла по исторической спирали. Это хорошо видно из характера сменявшихся периодов украинской истории. Так, если период Древней Руси можно назвать тезисом, то в соответствии с развитием по спирали литовско-польский период будет антитезисом, а российско-австрийский – синтезом.
Возможно, такое восприятие логики истории Украины покажется надуманным и ненужным. Но в действительности развитие по спирали через отрицание отрицания впервые открыл крупнейший мыслитель поздней античности Прокл. И неудивительно. Ведь античная цивилизация также развивалась по спирали и Прокл это развитие увидел в живом историческом процессе. То же можно сказать о другом величайшем мыслителе – Гегеле, который в «Науке логики» детально исследовал диалектику отрицания отрицания, и в то же время был автором знаменитых «Лекций по философии истории».
Но если история Украины (Южной Руси) развивалась по спирали, то что означал период Древней Руси как тезис?
Очевидно то, что в это время на ее территории возникла и существовала независимая государственность. Соответственно, литовско-польский период был антитезисом киевскому периоду потому, что древнерусская государственность исчезла на пространстве Южной Руси. Хотя некоторые остатки южнорусских княжеских родов сохранились, полностью исчезли княжества, в структуре которых и развивалась государственность Киевской Руси. Эти остатки княжеских кланов затем просто интегрировались в высшее польское сословие, как, например, князья Вишневецкие.
Наконец, российско-австрийский период вполне закономерно можно назвать синтезом. Так, Малороссия соединилась с Россией, и это было возвращение к единству, существовавшему при Киевской Руси. Вместе с тем, это было такое единство, при котором Малороссия оказалась подчиненной, зависимой территорией. И эта сторона русско-австрийского периода сближает его с предшедствующим польско-литовским. Таким синтез был во времени.
Но синтез русско-австрийского периода явно виден и в пространственном отношении. Основная часть украинских земель оказалась в составе евразийской России, меньшая, западная часть вошла в состав европейской Австро-Венгрии. Следовательно, здесь синтез европейского и евразийского влияния был зафиксирован в территориальном разделе Украины как следствии воздействия на нее внешних геополитических пространств.
Но в чем состояла причина того, что история Украины (Южной Руси) развивалась именно по спирали, через отрицание отрицания?
Ответ на этот вопрос мы находим в «ритмах Евразии», которые вполне были осознаны выдающимися русскими мыслителями: Трубецким, Савицким и Гумилевым, уделившим «ритмам Евразии» существенное внимание. Сейчас и здесь мы покажем, что для истории Украины они сыграли не меньшую роль, чем для истории России. Действительно, в философии истории, как и в геополитике, под понятием «Евразия» имеется в виду громадное пространство, охватывающее территорию от Карпат и Балтийского моря до Тихого океана, то есть, до границ современного Китая. Ранее всего, уже в III тысячелетии до н. э., это пространство занимали племена индоевропейцев. Значительная часть их, в том числе предки славян, где-то во II тысячелетии до н. э. ушли в Европу. Исход индоевропейцев из Евразии сыграл огромное значение для формирования античной, а затем европейской цивилизаций.
Последние представители индоевропейской общности (сарматы, аланы) были вытеснены из Евразии уже около IV в. н. э. хунну – передками новой тюрко-алтайской племенной общности. Эта общность и была разрушительным потенциалом «ритмов Евразии».
Нетрудно увидеть, что, находясь на западе Евразии у восточных границ Европы, территория будущей Украины не могла не испытывать мощного воздействия «ритмов Евразии». Причем настолько мощного, что эти ритмы как раз и предопределили деление украинской истории на три главных периода. Так, важнейшей предпосылкой первого – Киевского периода, то есть, вообще начала истории Руси, был «ритм Евразии», вызванный вторжением гуннов в Европу. Уместно заметить, что гунны не случайно появились в степях Евразии. Этот пограничный с Китаем этнос (хунну), разделился в I в. после поражения от империи-цивилизации Хань, и часть его ушла далеко на запад, и в IV в. появилась в Западной Евразии.
Но здесь же, на пространстве будущей Украины, еще ранее в III в. появляется совершенно иная племенная группировка – готов. Причем так же, как и гунны, готы (вестготы и остготы) ушли (а точнее, будучи частью германской группы племен, возвратились) в Евразию после военных столкновений с другой громадной империей-цивилизацией – Римской.
Следовательно, мы обнаруживаем очень важный момент. Не только Евразия воздействовала своими ритмами на мировые цивилизации, но и последние оказывали такое обратное влияние, что в значительной степени сами порождали «ритмы Евразии». В результате, на востоке современной Украины где-то в 370 г. столкнулись две группировки племен, получившие толчок от двух величайших цивилизаций древнего мира – Римской и Хань. Готы потерпели в этом столкновении поражение и вынуждены были под давлением гуннов возвращаться на запад, в Европу. Так античная цивилизация испытала разрушительное воздействие гуннского «ритма Евразии», ставшего смертельным для ее западной части. Постепенно затухая, этот ритм приведет к вторжению на европейское пространство аваров, затем венгров. Об их движении уже помнит русская летопись (обри и угры), ибо в VIII–IX вв. уже подспудно формировались основы будущей Киевской Руси. Вне всякого сомнения, эти столкновения и перемещения больших масс племен оказали большое воздействие на антов, которые были уничтожены аварами, и венедов, родственных славянам. Под их воздействием часть славянских племен выдвинулась, вероятно, в VIII в. на территорию будущей Киевской Руси. При этом огромное значение для истории Украины сыграло вытеснение готов в Европу, в результате которого освободилось жизненное пространство для последующего расселения славян. Насколько важно было вытеснение готов, видно из того, что протославяне анты были союзниками гуннов и боролись с одной из групп готов. Так что если бы не было гуннского вторжения, то будущая территория Южной Руси могла бы иметь другое этническое лицо – германское.
Наоборот, вторжение венгров прошло почти бесследно для генезиса русской государственности.
Именно между двумя «ритмами Евразии»: гуннским («переселение народов») и монгольским (монголо-татарское завоевание) происходила эволюция Киевской Руси, то есть, первый период истории Южной Руси. Гуннско-готский ритм подтолкнул славянские племена к выдвижению в Западную Евразию, следующий, монгольский ритм подавил и обратил вспять это движение.
Важно подчеркнуть, что этот второй, монгольский «ритм Евразии» начался значительно раньше собственно нашествия Бату на Русь и Европу. Его первыми проявлениями было движение половцев (кипчаков), а может, и печенегов. Эти кочевые этносы, особенно половцы, подрывали непрерывными набегами государственность Киевской Руси. В то же время, часть кочевников – берендеи, черные клобуки – даже интегрировались в нее.
Таким образом, мы видим, что начальный период древнерусской государственности прямо и непосредственно развивался в соответствие с «ритмами Евразии». Киевская Русь возникает, когда происходит угасание ритма, вызванного нашествием гуннов, и исчезает, когда достигает максимальной силы ритм, вызванный экспансией монголо-татар.
Интересно заметить, что даже последний всплеск южнорусской государственности этого периода – Галицко-Волынское княжество, был подчинен «ритму Евразии» и стал его прямым следствием. Виднейший представитель династии Даниил Галицкий укрепился в Галиче исключительно благодаря монгольскому нашествию. Ведь монголы улуса Джучи, которые во главе с Бату осуществляли нашествие на Европу через юг Руси, главным своим противником считали венгерского короля Белу IV.
И не случайно. Венгрия была в первой полине XIII в. одним из сильнейших королевств Европы и главной силой на юго-востоке и востоке европейской цивилизации. Ее союзниками были половцы, которых Бела IV даже пригласил в Венгрию. Именно венгерский король в 1228 г. после Мстислава Удалого контролировал Галич. Только нашествие монголов заставило венгров уйти из Галиции.
Таким образом, монгольский «ритм Евразии» вновь остановил экспансию европейцев на будущую территорию Украины, по существу, закрепляя буферный характер ее геополитического положения. Неудивительно, что после ослабления власти монголов в Прикарпатье, в начале XIV в., происходит ослабление и упадок Галицкого княжества и возобновляется европейская (теперь польская) экспансия. Причем, подчиняя Галицкое княжество (1348 г.), Польша предварительно получила согласии ханов Золотой орды, выплачивая за это значительную компенсацию. Следовательно, ханы улуса Джучи и в середине XIV в. считались сюзеренами Галицко-Волынского княжества.
Совершенно очевидно, что и начало литовско-польского периода украинской истории непосредственно связано с монгольским «ритмом Евразии». Разгром главных русских княжеств позволил Литве осуществить глубокую экспансию на территорию Киевской Руси. При этом сама Литва, находясь в глубине лесного пояса на границе Европы и Евразии, оказалась недоступна для монгольского завоевания. Примечательно, что монголы в своих походах на Литву использовали галицких князей и их дружины. В частности, сыновей Даниила Галицкого. Но эффект этих походов в глубь дремучих лесов и топких болот был невелик.
Так что Литовское княжество формировалось как типичное буферное образование, причем в него вошли почти все княжества, существовавшие ранее на территории Южной Руси, будущей Украины. В частности, в момент формирования наиболее опасным противником Литовского княжества, наряду с монголами, был Тевтонский орден – ударная сила европейской христианской цивилизации. Оказался этот орден в Прибалтике с одобрения духовного, а часто и политического главы Европы – римского понтифика. Целью ордена была борьба с язычниками-пруссами, этнически близкими литовцам. Таким образом, Литовское княжество действительно формировалось как буферное: между силами Евразии (монголами) и Европы (крестоносцами).
Изменение геополитического положения этого княжества происходило весьма медленно. Приняв к концу XIV в. католичество и заключив Кревскую унию с Польским королевством Литовское княжество с ним окончательно объединилось лишь почти через 200 лет: по Люблинской унии 1569 г. Естественно, что столь долгая интеграция двух государств была неслучайна. Польша, например, в середине XV в. состояла в унии с Венгрией. Но после поражения польско-литовского войска от турок в 1444 г. эта уния распалась.
Очевидно, что кроме наличия общих внешнеполитических интересов объединение Польши и Литвы стало возможно во второй половине XVI в. потому, что только тогда сложилась социальная сословная структура в Литовском княжестве, существовавшая в Польше уже давно. Например, заключение Люблинской унии активно поддерживала выросшая и усилившаяся шляхта, тогда как литовские магнаты стремились не допустить полного соединения Польши и Литвы. Таким образом, только после 1569 г. буферное Литовское государство интегрировалось в восточный (польский) регион европейской цивилизации. В то же время происходили глубокие сдвиги в Евразии, обусловленные затуханием монгольского «ритма Евразии». Вся вторая половина XIV в. сопровождалась ожесточенной внутренней борьбой в Золотой орде (улусе Джучи) и разрушительным столкновением с государством Тимура. Этот завоеватель стремился возродить улус Чагатая в Средней Азии и поставить в зависимость от него улус Джучи. В результате, уже в первой половине XV в. от былого могущества Золотой орды, раздробившейся на несколько политических образований, мало что осталось. Эти мелкие ханства во второй половине XV в. оказываются в зависимости от Османской империи. В частности, в 1475 г. вассалами этой империи стали ханы возникшего в Крыму татарского ханства. Затем, влияние османов усилилось в других осколках улуса Джучи: в Казанском и Астраханском княжествах.
Таким образом, впервые в истории одна из мировых цивилизаций – мусульманская – начинает контролировать политические процессы в кочевой Евразии. Но решающее воздействие на ее эволюцию оказала Московская Русь. Еще одним претендентом на экспансию в глубины Евразии являлась Речь Посполитая, возникшая после Люблинской унии Польши и Литвы. Следовательно, после распада монгольских улусов и окончательного угасания монгольского «ритма Евразии», развертывается борьба новых сил за контроль над громадной Евразией.
Нетрудно понять, что победитель в этой борьбе и должен был определить характер нового «ритма Евразии». В связи с этим возникает важный вопрос: почему именно Московская Русь захватила всю Евразию, оказав огромное влияние на ход истории Украины (Южной Руси)?
Ответ может показаться очевидным. В отличие от других претендентов на контроль за Евразией: Османской империи, Речи Посполитой, позднее Швеции – Московская Русь сама находилась в Евразии. Тогда как Османская империя занимала западную половину мусульманской цивилизации, Речь Посполитая и Швеция были центрами регионов европейской цивилизации (восточного и северного). Уже в домонгольский период Новгород, а затем Владимиро-Суздальское княжество начали экспансию в восточном направлении, в глубь пространства Евразии. В частности, в Поволжье, где в XIV в. усиливается Нижегородское княжество. В то же время экспансия южнорусских (украинских) княжеств была крайне затруднена, а с приходом монголов на несколько столетий стала невозможна. Московская Русь, даже в условиях подчинения улусу Джучи продолжала укрепляться на севере Евразии. Закономерно, что после освобождения от ордынской зависимости Московская Русь превращается в евразийское княжество, а затем и царство.
Решающий прорыв на восток, в глубь Евразии был осуществлен в годы правления первого и самого жестокого русского царя Ивана IV Грозного. При нем в остром противоборстве с Крымским ханством и Османской империей были подчинены Казанское и Астраханское ханства и совершено вторжение в Сибирское ханство, подчиненное уже после смерти Ивана IV. В результате, опорные центры мусульманской цивилизации в Евразии, осколки монгольского «ритма Евразии», населенные кочевниками и полукочевниками, перешли под контроль земледельческой Московской Руси. Уместно подчеркнуть, что кочевые государства степей и полупустынь Евразии вполне соответствовали структуре мусульманской цивилизации и куда меньше почти исключительно земледельческой России. Хотя главные регионы этой цивилизации были земледельческими (Египет, Ирак, Анатолия, частично, Иран) практически повсеместно на ее пространстве проживали кочевники. А само земледелие имело оазисно-ирригационный характер. Неудивительно, что Крымское ханство, будучи полукочевым государством, 300 лет оставалось форпостом мусульманской цивилизации в западной Евразии. Закономерно, что России пришлось вести упорную борьбу с Турцией и Крымом после захвата евразийских ханств.
В 1562 г. по приказу султана турки совместно с татарами пытались захватить Астрахань, а в 1571 г. татары даже сожгли Москву.
Третий претендент на проникновение в Евразию – Речь Посполитая – стремился этого достичь путем военного разгрома и подчинения Московской Руси. Этого поляки почти добились в начале XVII в., в правление Сигизмунда III, когда Речь Посполитая достигла наивысшего могущества. Хотя Московской Руси удалось сохранить независимость, ее экспансия на запад была остановлена на несколько десятилетий. Но в восточном направлении она продолжалась, и к середине XVII в. русские землепроходцы и казаки достигли восточных пределов Евразии.
Таким образом, огромные пространства Евразии впервые были объединены земледельческим государством. Это был колоссальный пространственный ресурс, которым овладела Россия. Именно он должен был послужить основанием для нового, чрезвычайно мощного «ритма Евразии» в западном направлении.
После Люблинской унии политически Южная Русь входила в состав Речи Посполитой, которая представляла собой восточный регион европейской цивилизации с буферными территориями в Евразии. Именно Украина продолжала оставаться буферной территорией. Причем как на юге по отношению к мусульманской цивилизации, так и на востоке по отношению к России, превращавшейся в огромное евразийское царство. В результате, реальное положение Южной Руси как буферной территории оказывалось мало совместимо с европейскими социально-экономическими структурами, которыми обладала Польша и которые она стремилась внедрить на юге Руси. В частности, с сословным строем, сложившимся в европейской цивилизации и в Польше уже в XII–XIV вв. Постоянные набеги крымских татар делали необходимым существование в южнорусском обществе промежуточного, полувоенного-полукочевого слоя – казаков, число которых росло по мере усиления давления сословных структур. Неудивительно, что именно в польский период начинает закрепляться за Южной Русью и другое название – Украина, как раз и отражавшее буферное, пограничное ее положение в XV–XVIII вв.
Оставались напряженными отношения Речи Посполитой и России, правители которой также претендовали на южнорусские и белорусские земли, как части ранее единой Древней Руси.
Так что восстание Богдана Хмельницкого и его первые успехи стали результатом взрыва накопившихся противоречий: геополитических, религиозных, социальных, национальных и даже межцивилизационных.
Важно заметить, что Россия вступила в казацко-польскую войну, когда она шла уже более пяти лет. Вначале эта война вроде бы протекала вне прямых интересов России. Но с течением времени не Речь Посполитая, и не Османская империя с Крымским ханством, и даже не сама Украина (Южная Русь), а именно Россия превращается в господствующую силу на всем пространстве северного Причерноморья, а затем и на всех буферных территориях.
Такой итог вовсе не случаен. Южная Русь сама дала толчок новому «ритму Евразии», который и предопределил ее историческую судьбу на последующие 300 лет. Таким образом, вступление России в казацко-польскую войну в 1654 г. стало началом развертывания ее нараставшей территориальной экспансии. Но теперь уже не на восток, как в XVI – первой половине XVII вв., а на запад.
После присоединения Левобережья и Киева центр экспансии России переместился в Прибалтику, и не случайно. Она, как и Южная Русь, была буферной территорией между Европой и Евразией, то есть, Россией. Контролировала эту территорию Швеция, являвшаяся центром северного региона европейской цивилизации. Как и восточноевропейский регион (Польша), Швеция стремилась расширить свои владения в Евразии. Поэтому глубоко закономерно, что апогеем борьбы России и Швеции стали события на Украине, и прежде всего, переход гетмана Мазепы на сторону шведов и Полтавская битва (1709 г.).
Из экспансии Швеции видно, что силы европейской цивилизации не только стремилась подавить «ритм Евразии» и вытеснить Россию с буферных территорий, но и, в свою очередь, проникнуть в Евразию. Но европейский ответ лишь усилил потенциал земледельческого «ритма Евразии». Со времени Петра I (ум. 1725 г.) Россия из евразийского царства превращается в империю и европейскую субцивилизацию. Это проявилось в утверждении ряда европейских институтов или схожих с ними структур. Но в глубинных социально-экономических пластах России сохранялась евразийская основа. Ими были территориально-клановые отношения, закрепившиеся в крепостничестве и общинном землепользовании.
Однако для развертывания земледельческого «ритма Евразии» синтез евразийских и европейских структур оказался чрезвычайно плодотворным. Неудивительно, что экспансия России во второй половины XVIII – начале XIX в. оказалась предельно успешной. Ею были захвачены все буферные территории, и в XIX в. началась экспансия в собственно пространство европейской и мусульманской цивилизаций (в Польшу, Финляндию, Закавказье, Иран).
Закономерно, что к концу XVIII в. большая часть территорий современной Украины (в том числе и Крым) вошли в состав Российской империи. Ведь эти территории являлись буферными, и прежде других были охвачены «ритмом Евразии». Этот ритм был остановлен европейской цивилизацией лишь в середине XIX в. в ходе Крымской войны (1853–1856 гг.). В тот момент участвовавшие в войне Франция, и особенно Англия, уже осуществляли переход в индустриальное состояние и обладали явным превосходством в вооружении над продолжавшей оставаться земледельческой Россией.
Из выше изложенного возникает естественный вопрос: можно ли говорить, что история Украины является частью истории Европы? Автор не дает положительного ответа на этот вопрос. Правильно будет сказать обратное: Украина имела отличную от Европы историю. Попросту говоря, она не входила в европейскую цивилизацию, а была буферной территорией, пространством, отделявшим Европу от Евразии.
Даже меньшая часть Южной Руси (Галиция), вошедшая после разделов Речи Посполитой в состав европейской империи – Австрийской, имела немало признаков переходной территории. Так, она была самой отсталой частью этой империи. Ее население практически повсеместно было смешанным. Наряду с русинами, в Галиции, Буковине, Закарпатье проживало много поляков, венгров, румын, немцев, не говоря уже о евреях. В городах этих земель, как правило, преобладало нерусинское население. После начала индустриализации русинские земли оставались аграрным придатком Австрии, Чехии, Венгрии. Сельские русины едва ли не до конца XIX в. в своей массе причисляли себя к русским, а жители городов нередко к полякам.
Последний «ритм Евразии» пришелся на середину и вторую половину XX в. и имел индустриальную основу. Этот «ритм Евразии», как коммунистический глобальный проект, осуществлялся СССР, в который превратилась пережившая социально-экономическую трансформацию в ходе Первой мировой войны Россия. Одним из первых актов экспансии нового «ритма Евразии» как коммунистического глобального проекта, стало поглощение СССР в 1939 г. западной части Украины. Это привело, наконец, к объединению всех украинских и части неукраинских земель в административно-политических границах коммунистической Украины.
Отметим очень важный момент. Именно в составе Евразии (СССР), в ходе развертывания коммунистического глобального проекта произошла территориальная консолидация Украины как политически и административно целостностной территории.
Чем стала Украина после распада СССР, означавшего завершение индустриального «ритма Евразии» и крушение глобального коммунистического проекта? Как нетрудно догадаться, вновь буферным государством между той же Европой и Евразией. Причем, соотношение сил этих двух геополитических пространств принципиально изменилось. Европа предстала теперь как экономически и политически объединенная цивилизация. Наоборот, Россия как ядро Евразии, потеряла из своего территориального состава все буферные территории. Причем, не только на границе с Европой (например, Украину или Прибалтику), но и на границе с мусульманской и китайской цивилизациями (Закавказье, Туркменистан, Монголию, Киргызстан и т. д.).
Отсюда ясно, что перед Украиной стоит задача не вернуться в Европу, а стать Европой. И в этом принципиальное отличие между ней и, например, Польшей, Чехией или Венгрией. Последние были частью европейской цивилизации с XI или даже с X в. Они просто возвратилась туда, откуда их временно вырвал очередной «ритм Евразии», вылившийся в коммунистический глобальный проект.
Для Украины задача стоит совсем иная. Она должна поменять свою геополитическую сущность: из буферной территории в Евразии стать восточноевропейским пространством. Но события последних лет свидетельствуют, что это вряд ли ей удастся в нынешнем пространственном состоянии, которое имеет внутренние геополитические границы на Днепре.
-
Татьяна
- Сообщения: 5131
- Зарегистрирован: 29 июн 2013, 01:48
История России
Глава V
Логика истории Украины (Южной Руси) и логика истории Европы: сравнение социально-экономических и политических структур. Архаичность Киевской Руси. Исторические изменения геополитической природы Киевской Руси, Малой Руси и Московской Руси. Пространственные сдвиги этноимени «Русь»
Теперь от достаточно общего, геополитического взгляда на рассматриваемую проблему перейдем к более детальному ее анализу.
Это необходимо потому, что после четвертой главы может создаться впечатление, что исследователь преднамеренно игнорирует широкое историческое влияние на историю Украины (Южной Руси) Европы. Действительно, невозможно отрицать такого влияния европейской цивилизации на ход истории юго-запада Руси. Сначала Византии, как малоазийско-балканского варианта этой цивилизации, ставшего затем ее гиперрегионом, а чуть позже Венгрии и Польши как юго-восточного и восточного регионов европейской цивилизации.
Но оценить степень воздействия европейских политических и социально-экономических структур на средневековую Русь и Украину (Южную Русь) в Новое время можно лишь в процессе детального анализа.
Прежде всего, сравним структуру раннего периода европейской цивилизации и Киевской Руси. Цикл становления этой цивилизации приходится на VII–X вв. Второй цикл – феодальный, приходится на конец X–XIII вв. Очевидно, время возникновения и эволюции Киевской Руси приходится на конец первого европейского цикла и на почти весь феодальный цикл. Если бы Киевская Русь была частью (регионом) европейской цивилизации, то в ней если не в X–XI вв., то, во всяком случае, в XII–XIII вв. также должны были бы господствовать феодальные отношения. Такое предположение и даже утверждение было почти всеобщим в советской историко-философской науке. Более того, уже и после крушения марксизма с его теорией социально-экономических формаций продолжают издаваться работы советского времени без всяких коррективов. Например, «Киевская Русь» (1996 г.) академика Толочко, в которой полностью сохранена советско-марксистская концепция о господстве феодализма в Киевской Руси.
В действительности, первый период истории Украины в лучшем случае следует сопоставить с предфеодальным циклом истории Европы. Для специалиста, знающего историю Европы и историю Киевской Руси, такой вывод очевиден. Но проблема состоит в том, что подавляющее большинство историков стремится не заниматься такими сравнениями, ссылаясь на сложность вопроса. Хотя вряд ли кто будет отрицать важность и продуктивность сравнительно-исторического метода. На самом деле, вопрос не такой и сложный. Главное здесь признать очевидный, но тщательно замалчиваемый факт архаичности Киевской Руси. Признать то, что это политическое образование вовсе не было ни империей, ни царством, ни даже централизованным княжеством в пору своего расцвета в XI в. В действительности, это была весьма аморфная конфедерация племен без достаточно определенных границ, общих законов, денежной системы и социальной структуры. Причем племен и этносов не только славянских, но и угро-финских, тюркских, литовских.
Как уже подчеркивалось при рассмотрении концепции Грушевского, в период Киевской Руси происходил переход от племенной структуры к государственной (от первобытности к цивилизации).
Начало Киевской Руси было положено утвердившимися в Новгороде и Киеве в конце IX в. военными группировками скандинавов – варягами-русью. Они-то и дали название всей обширной, заселенной преимущественно славянскими племенами, стране – Русь. Об этом совершенно однозначно говорит главный исторический источник – «Повесть временных лет», который по своей важности далеко превосходит все остальные источники вместе взятые: арабские, византийские, скандинавские и т. д. Последние лишь дополняют и подтверждают достоверность фактов, изложенных в «Повести временных лет».
Но основавшие Киевскую Русь варяги по своему социальному развитию находились почти на том же уровне, что и окружавшие их племена. Так, первые 100 лет после утверждения варягов в Киеве (883 г.) и до начала княжения Владимира (980 г.) киевские князья главную цель видели не в консолидации местных племен в прообраз единого государства, а в осуществлении захватнических походов: в Закавказье, Хазарию, Византию, Болгарию.
Предельного развития эта политика достигла при Святославе, который и погиб в Болгарии (975 г.), стремясь там закрепиться и создать государственное образование. Аналогии деятельности Святослава мы можем найти в эпохе Меровингов и лангобардов, когда германские конунги основывали варварские королевства, лет за 300–400 до Святослава.
Деятельность преемников этого князя на киевском столе, сына Владимира и внука Ярослава, уже имела своей целью политическую консолидацию территорий к западу и востоку от оси Новгород – Киев (путь «из варяг в греки»). Именно в это время складывается конфедерация племен под главенством Киева и Новгорода, то есть, собственно Киевская Русь. Но и в XI в. Русь вряд ли превзошла по уровню развития Галлию Меровингов.
Если мы сравним законодательство франков этого времени – «Салический закон», составленной в VI в., с «Русской правдой», составленной в XI в., то обнаружим явное превосходство законодательства франков, особенно в области земледельческих отношений. К тому же «Русская правда» была предназначена лишь для Новгорода и Киева с округой, но отнюдь не для всей Киевской Руси. Племена (например, те же вятичи) продолжали жить по законам племени, о чем совершенно однозначно говорит летописец Нестор в «Повести временных лет», датируемой началом XII в. А это уже спустя 100 лет после княжения Владимира I.
Не менее существенно отставание Руси в развитии от Византии. Хотя в ней феодализм сложился под влиянием западноевропейской экспансии в XIII–XIV вв., уже в VIII–IX вв. здесь существовал фемный строй, весьма схожий со структурой общества «Салического закона» и других варварских правд. Важнейший документ Византии этого времени – «Земледельческий закон» отразил сложившуюся структуру семейных хозяйств, свойственную фемному строю. Киевская Русь, с ее племенной структурой населения, с точки зрения социально-экономической имела очень мало общего с Византией.
Неудивительно, что византийцы не выделяли Русь из общей массы полуплеменных образований, окружавших Византийскую (Ромейскую) империю даже и в XI в. (например, Михаил Пселл). Весьма тесные культурно-религиозные связи между Византией и Русью фактически имели одностороннее направление: из Византии на Русь. Лишь в конце XI в. появляются элементы структуры семейных хозяйств, да и то на территории вокруг Киева. Это нашло отражение в пространной редакции «Русской правды». В частности, к такого рода хозяйственному слою можно отнести смердов и рядовичей.
Поэтому, только с XI в. можно говорить о переходе Киевской Руси к предфеодальному периоду, да и то к его началу. Этот переход был обусловлен формированием вотчинного хозяйства князей и бояр. Хотя вотчины возникают где-то в середине XI в., распространяются они в XII в. При этом основная масса населения продолжала жить вне вотчинных территорий и платить князьям полюдье и дани. Позднее формируются волостные территории, получившие широкое распространение в Белоруссии, на севере и востоке Руси, на юге их уменьшенным эквивалентом были громады.
До формирования вотчинных хозяйств основным источником доходов князей были различные виды кормлений: дани, уроки, полюдья, а также прямые нападения на племена, захват и продажа людей (челяди), организация военно-торговых экспедиций. А так как одним из главных товаров, поступавших из Руси, например, в Византию, были рабы, то киевских князей вполне можно назвать работорговцами. Вотчинные хозяйства были намного прогрессивнее простых сборов дани, полюдья, захвата челяди и т. п. Но развитие княжеских вотчин вело к хозяйственному обособлению отдельных частей Киевской Руси, а значит, ослабляло военно-административное значение Киева. Неудивительно, что на протяжении всего XII в. происходит стремительное политическое дробление Киевской Руси и падение экономического, торгового и политического значения Киева. Этому же способствовал политический упадок Византии после смерти императора Мануила I (1176 г.). Вскоре Византию вообще подчинили европейские рыцари (1204 г.).
Но и вотчинное хозяйство далеко не было началом феодализма. Прежде всего, его можно разделить на вотчинное хозяйство князей и вотчинное хозяйство бояр. Представляется, что важнейшим отличием Южной Руси – будущей Украины (особенно Галичины и Волыни), от Северной Руси – будущей России, было преобладание в первой боярских вотчин, а во второй – княжеских. Промежуточное положение занимали черниговские князья, которые настолько раздробились, что превратились в вотчинников боярского типа.
Нетрудно понять, что различие в типе вотчин сыграло огромную роль в исторической судьбе Украины и России. В первой не возникло мощного политического центра. Особенно остро борьба бояр против княжеской власти протекала в Галиции. В конце концов, она завершилась в середине XIV в. потерей Галицко-Волынским княжеством государственности. Очевидно, именно экономической мощи не хватало князьям Южной Руси для создания устойчивого государства.
Наоборот, на севере Руси княжеская вотчина очень рано превращается в основу для деспотического государства. Это вполне проявилось уже в деятельности Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо, княживших во второй половине XII в. Важно заметить, что владимиро-суздальские князья утверждали свою власть в жесткой борьбе как с боярами, так и с городами. В этой борьбе Андрей Боголюбский даже был убит. Северные князья сосредотачивали в своих руках не только политическую, но и экономическую власть. Тогда как южным это не удалось. Причина такого различия, вероятно, в том, что боярские хозяйства и громады Южной Руси вырастали непосредственно из племенных структур при их разложении и представляли собой хозяйственные, территориальные кланы. Как, например, упоминаемый в летописи клан бояр Жирославичей в начале XIII в. в Галиции. Тогда как ядро северо-восточной Руси формировалось за непосредственными пределами территории славянских племен, к востоку от них. Население его, соответственно, было разноплеменное: кривичи, вятичи, новгородцы, выходцы с юга, угрофины, незначительное число скандинавов (варягов). Оно входило в единый княжеский удел-клан или вотчину.
Это же проявилось в военной организации. У северных князей роль дружины была меньше, чем у южных. Зато большую роль играло ополчение, чего мы не видим на юге.
Однако, несмотря на различия вотчинных структур на севере и на юге Руси, ни те ни другие не были явлениями феодализма. Нетрудно понять почему. Они были архаичны.
В современной европейской исторической науке весьма основательно исследованы процессы феодализации. Представители школы «феодальной (сеньориальной) революции» Фоссье, Тубер, Дюби показали, что уже во второй половине X в. в Италии, Испании, Франции сельское население попадало под контроль шателенов. Их замки покрывали обширные пространства Европы. Шателены остановили беспорядочное движение населения. Очевидно, подавляющая его часть занималась земледелием и была привязана к земле.
Несомненно, наличие структуры семейных земледельческих хозяйств один из важнейших признаков феодлализма. Эту-то структуру как раз и упорядочили шателены. Зададимся вопросом: была ли «феодальная (сеньориальная) революция» на Украине? И если была, то когда?
Ответ на этот вопрос может быть только отрицательным. Такого рода «сеньориальная революция» не могла быть на Украине не только в X–XI вв., то есть, одновременно с Францией и Италией, но и в XIII–XIV вв. Дело в том, что боярские вотчины не остановили движения населения, не сделали его однородным земледельческим. Просто потому, что в Галиции, на Волыни, и даже на Киевщине продолжали играть значительную роль охота, собирательство, бортничество и др., фактически первобытные промыслы. Начавшая формироваться во второй половине XI в. в киевской земле структура семейных хозяйств была сначала подорвана все более частыми набегами половцев и борьбой князей за Киев и окончательно уничтожена нашествием монголо-татар.
Неудивительно, что оставшаяся часть населения жила в составе громад или волостей, напрямую подчинявшихся татарам, а позже великим князьям Литовским. В них земледелие носило весьма архаический характер. Например, преобладали дворища – разновидность земледельческих кланов.
Другими словами, структура семейных хозяйств на юге Руси так и не достигла зрелости. Тогда как в соседней Польше уже в XIII–XIV вв. такая структура существовала, как и феодальные отношения.
Правда, и польский феодализм был весьма далек от французского. Тем не менее уже в XIV–XV вв. мы находим в Польше, как и в других европейских регионах, весьма развитое сословное общество. Оно состояло из землевладельцев-шляхты, земледельцев-кметов, католического духовенства, городских торговцев и ремесленников. Последние, правда, по большей части были не-поляки (немцы, евреи). Наоборот, состояние Южной Руси в XIII–XIV вв. было не только весьма далеким от феодализма, но и почти катастрофичным. Очередной «ритм Евразии» почти уничтожил и те весьма неразвитые элементы государственности и цивилизованности, которые были созданы за первый период русской истории.
Тяжелые погромы и господство татарских орд на юге дополнялось экспансией Литвы с севера. Но и литовские князья: Гедемин, Ольгерд и даже Витовт не могли привнести в Южную Русь феодализм, т. к. сами литовцы едва вышли из племенного состояния. Их вожди, например, Миндовг, то принимали христианство, то возвращались в язычество. Даже после Кревской унии 1385 г., когда литовцы перешли в католичество, одна их этногруппа – жимайты, оставалась в язычестве и была покорена в 1413 г. Тевтонским орденом.
Так что литовцы сами нуждались в феодализации, что и осуществляли поляки, включая литовскую элиту в сословные структуры. Так, в том же 1413 г. на Городельском съезде Ягайло, Витовта и польско-литовской знати, несколько десятков семейств литовцев получили гербы польских панов, приобщаясь к сословно-феодальным структурам Польского королевства.
В этой связи важно обратить внимание на борьбу в 30-е гг. XV в. после смерти Витовта между Свидригайлом и Сигизмундом. Она продолжалась несколько лет и закончилась поражением старшего по возрасту Свидригайло. Последний опирался на прорусскую аристократию, тогда как Сигизмунд на формировавшуюся литовскую шляхту и мещанство, а также на поляков.
Отсюда можно заключить, что поражение Свидригайло не случайно. Он опирался на более архаичные, дофеодальные силы, возникшие еще в Киевской Руси. Тогда как Сигизмунд Кейстусович опирался на формировавшиеся в Литве сословные слои, более близкие не столько к феодализму как государственно-сословному строю.
Поэтому можно утверждать, что не только в XIV в., но и в XV в. в южной и западной Руси преобладали дофеодальные структуры и отношения. Лишь в Галичине сословно-феодальные слои получили более интенсивное развитие, но за счет простого перемещения польской шляхты в местное землевладение, а также ополячивания возникавшей украинской шляхты.
В не меньшей степени это замечание относится к сословию мещан, которое почти полностью формировалось из неукраинцев: немцев, евреев, поляков, армян, литовцев.
Даже для XVI – первой половины XVII в. можно лишь условно говорить, что на юге Руси сложилось сословное общество. И действительно, это был не только этносословный строй, но и результат польской колонизации, то есть, насильственное внедрение социальных отношений и структур, ранее выработанных в Польше, а еще ранее в западных регионах европейской цивилизации.
Очевидно, что формирование этносословного строя не было большим социальным и политическим достижением для южнорусского населения. Последнее составляло в этносословном обществе не все сословия, а лишь низшее. Не только шляхта и горожане были в своей массе нерусские, но и церковное сословие после Берестейской унии 1596 г. было сильно полонизировано. В чем же состояла причина столь сильного процесса польской колонизации, охватившего Украину в XVI – первой половине XVII в., а Галичину еще ранее? Очевидно, в европеизации Украины в эти века. Точнее, в европейской экспансии и даже оккупации. Как, например, захват Галичины Польшей и Венгрией.
Но почему именно так развивалась история Южной Руси? Ответ снова очевиден: потому, что она была буферной территорией. Как и Литва, подчинившая ее. Во всяком случае, в XIII–XVII вв.
Другими словами, в исторический период, когда в Европе завершилось формирование феодализма и начался переход в Новое время, то есть, в XIV–XVI вв., Южная Русь была буферной территорией, которую стремились интегрировать в Европу Польша и Венгрия. Но не как почти равноправную территорию, как это было с Литвой, а путем жесткого подчинения и колонизации.
В предшествующей главе уже было показано огромное влияние на ход истории Южной Руси (Украины) «ритмов Евразии». Несколько повторяясь, можно в деталях проследить, как определилось геополитическое место Южной Руси под воздействием мощнейшего ритма кочевой Евразии в ходе монгольского завоевания. Геополитический статус Киевской Руси был достаточно неясным. Причем, как потому, что еще формировалась пространственно-европейская цивилизация, особенно в XI–XII вв., так и потому, что сама Киевская Русь длительное время пребывала в полуцивилизованном состоянии – конфедерации племен. К тому же она находилась под сильным влиянием Византии, геополитическое положение которой в VIII–XI вв. также было весьма неопределенным. Более тесно с европейской цивилизацией Византия начинает интегрироваться после начала крестовых походов в самом конце XI в. (1097 г.), когда она превращается в гиперрегион этой цивилизации.
Поэтому Киевскую Русь можно считать и буферным европейским анклавом, выдвинутым в Евразию, но можно считать и уже просто евразийским княжеством. Эта двойственность ее геополитического положения затем привела к тому, что после монгольского нашествия Южная Русь, будущая Украина, приобрела буферный статус, а Северная Русь превращается в евразийское Московское царство. Последний факт лишь подчеркивает тенденциозность концепции Украины-Руси, в соответствии с которой современная Украина является наследницей Киевской Руси. Ведь тот же Новгород очень рано, едва ли не с IX в., развертывал экспансию на северо-востоке. В частности, на Волге, по которой шел торговый путь из Каспия, восточный аналог пути «из варяг в греки». Очевидно, Московская Русь в XIV–XVI вв. продолжила это наступление Новгорода, будучи его политическим, а во многом и историческим преемником.
Тенденциозность украинской исторической школы в вопросе об исторической преемственности наследия Киевской Руси как раз основана на разделении истории Киева и Новгорода. А это, как уже говорилось, совершенно противоречит общеизвестным историческим фактам. В действительности сам термин «Киевская Русь» искусственный и введен историками спустя много веков после упадка Киева. Нечто подобное термину «Византия» по отношению к империи со столицей в Константинополе, которую сами ее жители называли Ромейской, то есть, Римской. Себя, соответственно, они называли не византийцами, а ромеями.
То же самое в нашем случае. Здесь господствовал просто термин «Русь», причем смещавшийся по территории. До сих пор недалеко от Новгорода стоит городок Старая Русса. Понятно, что термин «Русь» пришел в Киев с Новгорода вместе с князьями-варягами. И хотя в X в. термин «Русь» (а вовсе не «Украина»!) закрепляется за Киевской землей, затем он распространяется и на земли, подконтрольные киевским князьям. Причем не только на северные, но и на западные (отсюда, например, термины «Галицкая Русь» и «русин»).
После ослабления политической власти Киева на Руси, а затем почти полного опустошения Южной Руси манголо-татарами этноним «Русь» естественно закрепляется на севере и западе пространства Древней Руси. А с потерей государственности Галицкой Русью, превращением ее в польскую провинцию и многовековым ее ополячиванием этноним «Русь» в полной мере своего значения сохраняется на северо-восточных русских землях. Так что этноним «Русь» смещался по территории, и попытка его монополизировать отцом украинства Грушевским и его современными последователями просто еще одна грубая фальсификация истории. Это тем более выглядит абсурдом, что именно Грушевский и «украинцы» уже в XX в. отказались от этноимени «Русь», «русский», «русин», тем самым лишний раз подтвердив факт исторического смещения этнонима «Русь» с юго-запада на северо-восток. Чуть ниже мы более детально рассмотрим этот вопрос.
В целом, монгольский «ритм Евразии» резко усилил евразийские черты всей Руси и южнорусских земель в том числе. Не случайно как раз на период нашествия и господства монголо-татар пришелся подъем двух государственных образований: Галицко-Волынского княжества и Великого княжества Литовского. Они как раз и явились типичными буферными образованиями, по времени последовательно сменяя друг друга. Действительно, до начала нашествия монголо-татар ни Галицкое, ни Волынское княжество, ни тем более Литва не представляли собой нечто значительное. Как уже говорилось, Галицкое княжество находилось под управлением короля Венгрии Белы IV, сильнейшего правителя не только восточной, но и, возможно, всей Европы того времени. Очевидно, что если бы не нашествие монголов, главной целью которого как раз был разгром короля Венгрии, князю Волыни Даниилу никогда не удалось бы занять галицкий стол. Уместно вспомнить, что Беле IV подчинялись половцы, принявшие христианство и ушедшие в Венгрию.
После вторжения в Европу армии Бату дали два крупных сражения, разгромив при Легнице 60-тысячное польско-немецкое войско, а затем такую же по численности армию венгров. Это были очень крупные армии для того времени. Именно за Белой IV шли основные силы монголов, преследуя его до Адриатического побережья. Поэтому усиление Даниила Галицкого как правителя Западной Руси было бы невозможно без нашествия монголо-татар. Они остановили, как евразийская сила, экспансию венгров и поляков (то есть, европейцев) на 100 лет. Неудивительно, что значение Галицко-Волынского княжества как буферного образования вполне проявилось именно при Данииле.
С одной стороны, этот князь получил весомые преимущества от нашествия монголов, то есть, при развертывании «ритма Евразии». С другой – Даниил, как и прочие подвергшиеся вторжению правители, попал под жесткий контроль татарских ханов. Так, уже в 1243 г. он вынужден был отправиться в монгольскую ставку для изъявления покорности и получения ярлыка на княжение. Это означало установление вассальной зависимости от монгольских ханов, которая в последующие годы вполне проявилась. Следовательно, рост авторитета Даниила Галицкого в Европе зависел в исключительной степени от монгольского фактора. Лишь как правитель, который хоть как-то может сдержать монголов и, в то же время, как их вассал получить поддержку у завоевателей, Даниил мог интересовать Европу и римского понтифика. Но попытка проводить самостоятельную политику, периодически оказывать отпор монголам, закончилась новым их наступлением. В 1259 г. по их требованию были разрушены крепостные стены городов княжества. В дальнейшем галицко-волынские князья по приказу татар вынуждены были неоднократно воевать в Литве и Польше.
Тесная связь истории Галицко-Волынского княжества с господством татар подтверждается и тем, что под самый конец его существования выдвиженец боярства Дмитрий Детько обратился за помощью к татарам (1340 г.). Это на некоторое время продлило существование княжества. Но в 1349 г. польский король Казимир I захватил Галицию, однако с согласия татар и за ежегодные выплаты. Таки образом, по мере ослабления власти татар буферная территория Западной Руси переходила из-под их контроля как сил Евразии под контроль европейских сил: Польши и Венгрии.
Очень сходным было положение Литвы. Как уже подчеркивалось, ее подъем также тесно связан с монгольским «ритмом Евразии». Так же, как и Галичина, Литва испытывала давление со стороны сил европейской цивилизации: Тевтонского ордена, завоевавшего родственных ей пруссов. Вместе с тем положение Литвы было выгоднее, чем положение Галичины. Монголы не могли нанести ей такого жестокого разорения, какому подверглись южнорусские земли. Выгодное положение в глубине лесной зоны сыграло решающую роль в укреплении Литовского княжества.
Его роль как буфера Европы и Евразии совершенно очевидна. Но в отличие от Галичины Литва не была поглощена Польшей, а вступила с ней в унию и значительное время сохраняла свою геополитическую специфику. Еще в большей степени это относится к Надднепрянской Руси, которую Литва включила в состав своей государственности. Следовательно, нашествие монголо-татар, то есть, «ритм Евразии» более ясно определили геополитическое место Южной Руси как буферной территории. И не случайно. Монгольский ритм совпал по времени со зрелостью европейской земледельческой цивилизации, пришедшейся на рубеж XIII–XIV вв. В Восточной Европе это проявилось в укреплении достаточно централизованных королевств: Венгрии и Польши.
Особенно ярко видно геополитическое значение монгольского ритма на примере исторической судьбы России.
До него деление территории Киевской Руси на южную и северо-восточную (если оставить в стороне Белоруссию) лишь намечалось. Оно проявилось, как мы видели, в формировании разного типа вотчин. На юге они носили больше хозяйственное значение, на севере хозяйственно-политическое.
Однако уже в домонгольский период достаточно быстро протекал процесс политической дезинтеграции. Особенно после разгрома Киева в 1169 г. коалицией князей во главе с Андреем Боголюбским. Этот разгром и следует считать началом открытой политической дезинтеграции, тогда как ранее, со второй половины XI в., она шла скрытно. Таким образом, Русь трансформировалась из конфедерации племен в конфедерацию княжеств. Но политическая дезинтеграция, продолжавшая углубляться в начале XIII в., далеко не была завершена.
С одной стороны, Киев потерял свое значение как политический и экономический центр. Но и региональные центры: Чернигов, Владимир, Галич, Смоленск, Новгород не стали «новым Киевом». Хотя старшие князья переместились во Владимиро-Суздальское княжество, они не имели достаточных сил для поддержания своей гегемонии. Им успешно противостояли черниговские и смоленские князья. Наиболее влиятельным князем после смерти Всеволода Большое Гнездо стал князь торопецкий Мстислав Удалой, представлявший смоленскую ветвь Рюриковичей. Неудивительно, что он был приглашен княжить в Новгороде, а затем занял стол в Галиче, то есть, был влиятелен во всей Руси. После его смерти (1228 г.) более не было авторитетного князя для всей территории русских княжеств.
Хотя традиция княжения на всех столах русских княжеств клана Рюриковичей сохранялась, она уже нарушалась. Так, после смерти Мстислава Удалого Галичем стали управлять венгры. И все же, даже после монгольского нашествия в 1245 г. владимиро-суздальский князь Ярослав Всеволодович пытался укрепиться в Киеве, но вскоре покинул его, очевидно, по причине крайнего упадка. Неудивительно, что вскоре Киев покинули и митрополиты, переместившиеся сначала на Волынь, а затем в Москву. По свидетельству Плано Карпини, в то время в Киеве оставалось 200 дворов, а в его непосредственной близости кочевали орды татар.
Поэтому, можно говорить об огромном воздействии монгольского нашествия на политическое единство русских княжеств. Причем, это сразу же привело к размежеванию стратегических интересов выживших княжеств. Как мы видели, галицко-волынские князья Даниил, Василько, Лев немедленно переориентировались на отношения Европа – Орда (улус Бату). Используя буферное положение своего княжества, они пытались играть роль посредников в европейско-ордынских отношениях. В то же время другие южные княжества: Киевское, Переяславское, Черниговское, практически исчезли. Северо-восточные княжества: Владимирское, Рязанское, возникшие позднее Московское, Тверское, Нижегородское, также почти полностью переориентировали свои отношения на сотрудничество с Ордой. Причина этого была проста: жесточайший террор со стороны завоевателей. Жестокие карательные экспедиции против непокорных, чему способствовала близость северо-восточных княжеств к центру Золотой орды, не прекращались несколько десятилетий.
В итоге территория бывшей Киевской Руси разделилась на два геополитических пространства: буферную территорию Южной Руси, вошедшую в XIV в. в обширное буферное образование – Великое княжество Литовское, и все более смещавшиеся в глубь Евразии северо-восточные княжества. В процессе пространственного смещения и упадка улуса Джучи (Золотой орды) эти княжества консолидировались в Московскую Русь или собственно Россию. Тогда как именно Великое княжество Литовское после распада Орды становилось политическим образованием, отделившим Московское княжество, а затем и царство, от европейской цивилизации.
В результате, в момент появлении объединенного Московского княжества оно уже было евразийским. Но до правления первого русского царя Ивана I V, то есть, до середины XVI в., Русское царство было одним из государств Евразии, наряду с ханствами – осколками улуса Джучи: Крымским, Астраханским, Казанским и др. В Средней Азии существовали узбекские ханства. Иван IV развернул активную экспансию в восточном и южном направлениях, положив начало превращению Московского царства в евразийскую империю.
Нетрудно увидеть, что в ходе экспансии на юго-восток Московская Русь становилась преемником монгольских улусов Джучи, а позднее и Чагатая. Поэтому, очевидно, что монгольский «ритм Евразии» сыграл огромную роль в превращении относительно небольших и весьма аморфных русских княжеств северо-востока в громадную евразийскую субцивилизацию. Тогда как Южная Русь окончательно превратилась в буферную территорию.
Но монгольское нашествие еще и усугубило буферное положение последней. Оно привело к тому, что в XIV в. резко усилилась экспансия в отношении остатков Византии на Балканском регионе мусульманской цивилизации. В результате в XVI в. Южная Русь оказалась уже буферной территорией не только, и даже не столько по отношению к занявшей место улуса Джучи евразийской России, сколько по отношению к форпосту мусульманской цивилизации в Евразии – Крымскому ханству. Теперь складывалась совершенно новая геополитическая ситуация, и положение Украины (Южной Руси) в ней было крайне уязвимым и неустойчивым.
Причем, экспансия европейских регионов в Евразию не привела к улучшению ее геополитического положения. Польское королевство постепенно поглощало южнорусские земли, но они не становились Европой, а продолжали выполнять буферные функции, то есть, находились у края – границы, а потому и закрепляли за собой геополитическую роль и название «Украины». Это поглощение Южной Руси (Украины) Польским королевством происходило в процессе втягивания в унию всего Литовского княжества, и продолжалось почти на два столетия.
Столь длительное поглощение Польшей Литвы объяснялось весьма просто. В Литовском княжестве слишком долго формировался присущий европейской цивилизации сословный строй, достигший определенной зрелости лишь в XVII в. Это хорошо видно по развитию литовского законодательства. Так, еще судебник Великого князя Казимира (1468 г.) в основном фиксировал вотчинное и уголовное право. Лишь в XVI в. последовательно составляются три Литовских статута (1529, 1568 и 1589 г.), в которых все более укреплялись сословные права шляхты и ограничивались права земледельцев. Следовательно, окончательное вступление в унию с Польским королевством как регионом европейской цивилизации Литовского княжества и формирование в нем сословного строя по времени абсолютно совпали. Очевидно, что в течение 200 лет от Кревской унии до третьего Литовского статута в княжестве шло формирование близких к европейским социальных структур.
Но и это далеко не означало завершение становления сословного строя, то есть, европеизацию буферного княжества Литовского. Здесь длительное время сохранялось не только обширное княжеское землевладение, но и волостной строй. Особенно в восточных воеводствах. Даже введение в 1557 г. «Уставы на волоки» не вело к ускоренному переходу к сословному строю. Южная Русь по-прежнему оставалась буферной как по отношению к евразийской России, так и по отношению к чрезвычайно агрессивной мусульманской цивилизации. Неудивительно, что здесь формировались особые неевропейские социальные слои, присущие буферной территории. Ими были магнаты-землевладельцы и казаки.
Впрочем, землевладение магнатов никогда и не исчезало на территории Южной Руси, а было прямым продолжением расширявшихся княжеских и боярских вотчин, возникших еще в Киевской Руси. Причина их устойчивости заключалась в слабости центральной власти в Литовском княжестве после смерти Витовта. Им реально управляли магнаты, входившие в состав Рады (паны-рада).
Особенно показательно то, что Люблинская уния не только не привела к уменьшению землевладения магнатов, но и даже к его росту. В этой связи можно говорить, что европейские структуры, например, тот же сословный строй, в Южной Руси приобретали евразийские черты вотчинного хозяйства. Ведь фактически магнатские владения таковыми и были.
Владения польских и ополячившихся магнатов Вишневецких, Потоцких, Жолкевских, Концепольских, Калиновских, Ружицких и т. д., занимали огромные территории. Их называли «корольками», т. к. их власть над приобретенными территориями фактически заменяла государственную, что и было характерно для вотчинного землевладения. Магнаты сами организовывали оборону от набегов татар, имели значительные вооруженные силы, владели целыми городами, контролировали торговлю и т. п. Для обозначения землевладельцев южнорусского происхождения использовался термин «дедичи», практически идентичный термину «вотчинник». Он известен уже в киевский период, например, в Галичине.
Другой вполне евразийский слой – это казачество. Его возникновение ярко отражало буферное положение Украины. С одной стороны, казачество являлось необходимым слоем для отражения частых нападений татар. С другой, казачество возникало как продукт сословных противоречий из разных сословий: мелкой шляхты, горожан, селян и даже духовенства. Так, существовала целая прослойка городового казачества. Более того, в середине XVI в. представителем магнатского рода Михаилом Вишневецким-Байдой была основана Запорожская Сечь, своего рода столица южнорусского казачества.
Уместно заметить, что Россия была единственным государством, где казачество имело такое же широкое распространение, как и на Украине. А так как Россия была крупнейшим государством Евразии, то очевидна евразийская природа казачества как социального явления и на Украине.
Эта природа хорошо видна из этнического состава украинского казачества, которое было насыщено не только тюркскими элементами, но в нем значительным был слой людей балканского происхождения. Есть свидетельства, что в конце XVI в. казачество было преимущественно тюркоязычным. В результате в эволюции самого казачества было две тенденции. Одна состояла в превращении его в сословие воинов степного пограничья. К ним можно отнести реестровое и городовое казачество. Эта тенденция проистекала из первой причины возникновения казачества – необходимости обороны южной границы. Но эта первая тенденция то и дело сталкивалась со второй, в основе которой была антисословная борьба. В результате наряду с казачеством-сословием практически всегда существовало казачество антисословное. Причем, хотя между ними была весьма зыбкая грань, реестровое казачество весьма тесно переплеталось с украинской шляхтой. Достаточно сказать, что два самых выдающихся казацких гетмана: Петро Канашевич-Сагайдачный и Богдан Хмельницкий были южнорусскими шляхтичами. В последнем факте видна незрелость сословного строя на Украине и в первой половине XVII в. Даже шляхта здесь являлась весьма неустойчивым слоем общества. Особенно это относилось именно к малороссийской шляхте, которую во многих районах почти полностью вытесняла польская или ополяченная. Например, в Галиции, Холмщине, Подляшье и т. д. Сохранявшаяся южноруская шляхта была часто настолько обедневшей, что неспособна была снаряжаться в военные походы. Следовательно, не могла выполнять свои сословные функции. Неудивительно, что южнорусская шляхта оказывалась достаточно тесно связана с казачеством как явлением межсословным. Сложным было положение южнорусского селянства. На Брацлавщине, Киевщине, Черниговщине, Левобережье их хозяйства были не только неустойчивыми, но и находились под угрозой татарских набегов. Положение южнорусского селянства было намного тяжелее, чем польского. Французский инженер Боплан, находившийся на польской службе в 30–40 гг. XVII в., отмечал крайнюю бедность южнорусских земледельцев. К тому же тысячи, если не десятки тысяч их, ежегодно захватывались татарами и превращались в невольников. Работорговля русскими невольниками составляла важную, если не главную, часть экономики Крымского ханства.
Логика истории Украины (Южной Руси) и логика истории Европы: сравнение социально-экономических и политических структур. Архаичность Киевской Руси. Исторические изменения геополитической природы Киевской Руси, Малой Руси и Московской Руси. Пространственные сдвиги этноимени «Русь»
Теперь от достаточно общего, геополитического взгляда на рассматриваемую проблему перейдем к более детальному ее анализу.
Это необходимо потому, что после четвертой главы может создаться впечатление, что исследователь преднамеренно игнорирует широкое историческое влияние на историю Украины (Южной Руси) Европы. Действительно, невозможно отрицать такого влияния европейской цивилизации на ход истории юго-запада Руси. Сначала Византии, как малоазийско-балканского варианта этой цивилизации, ставшего затем ее гиперрегионом, а чуть позже Венгрии и Польши как юго-восточного и восточного регионов европейской цивилизации.
Но оценить степень воздействия европейских политических и социально-экономических структур на средневековую Русь и Украину (Южную Русь) в Новое время можно лишь в процессе детального анализа.
Прежде всего, сравним структуру раннего периода европейской цивилизации и Киевской Руси. Цикл становления этой цивилизации приходится на VII–X вв. Второй цикл – феодальный, приходится на конец X–XIII вв. Очевидно, время возникновения и эволюции Киевской Руси приходится на конец первого европейского цикла и на почти весь феодальный цикл. Если бы Киевская Русь была частью (регионом) европейской цивилизации, то в ней если не в X–XI вв., то, во всяком случае, в XII–XIII вв. также должны были бы господствовать феодальные отношения. Такое предположение и даже утверждение было почти всеобщим в советской историко-философской науке. Более того, уже и после крушения марксизма с его теорией социально-экономических формаций продолжают издаваться работы советского времени без всяких коррективов. Например, «Киевская Русь» (1996 г.) академика Толочко, в которой полностью сохранена советско-марксистская концепция о господстве феодализма в Киевской Руси.
В действительности, первый период истории Украины в лучшем случае следует сопоставить с предфеодальным циклом истории Европы. Для специалиста, знающего историю Европы и историю Киевской Руси, такой вывод очевиден. Но проблема состоит в том, что подавляющее большинство историков стремится не заниматься такими сравнениями, ссылаясь на сложность вопроса. Хотя вряд ли кто будет отрицать важность и продуктивность сравнительно-исторического метода. На самом деле, вопрос не такой и сложный. Главное здесь признать очевидный, но тщательно замалчиваемый факт архаичности Киевской Руси. Признать то, что это политическое образование вовсе не было ни империей, ни царством, ни даже централизованным княжеством в пору своего расцвета в XI в. В действительности, это была весьма аморфная конфедерация племен без достаточно определенных границ, общих законов, денежной системы и социальной структуры. Причем племен и этносов не только славянских, но и угро-финских, тюркских, литовских.
Как уже подчеркивалось при рассмотрении концепции Грушевского, в период Киевской Руси происходил переход от племенной структуры к государственной (от первобытности к цивилизации).
Начало Киевской Руси было положено утвердившимися в Новгороде и Киеве в конце IX в. военными группировками скандинавов – варягами-русью. Они-то и дали название всей обширной, заселенной преимущественно славянскими племенами, стране – Русь. Об этом совершенно однозначно говорит главный исторический источник – «Повесть временных лет», который по своей важности далеко превосходит все остальные источники вместе взятые: арабские, византийские, скандинавские и т. д. Последние лишь дополняют и подтверждают достоверность фактов, изложенных в «Повести временных лет».
Но основавшие Киевскую Русь варяги по своему социальному развитию находились почти на том же уровне, что и окружавшие их племена. Так, первые 100 лет после утверждения варягов в Киеве (883 г.) и до начала княжения Владимира (980 г.) киевские князья главную цель видели не в консолидации местных племен в прообраз единого государства, а в осуществлении захватнических походов: в Закавказье, Хазарию, Византию, Болгарию.
Предельного развития эта политика достигла при Святославе, который и погиб в Болгарии (975 г.), стремясь там закрепиться и создать государственное образование. Аналогии деятельности Святослава мы можем найти в эпохе Меровингов и лангобардов, когда германские конунги основывали варварские королевства, лет за 300–400 до Святослава.
Деятельность преемников этого князя на киевском столе, сына Владимира и внука Ярослава, уже имела своей целью политическую консолидацию территорий к западу и востоку от оси Новгород – Киев (путь «из варяг в греки»). Именно в это время складывается конфедерация племен под главенством Киева и Новгорода, то есть, собственно Киевская Русь. Но и в XI в. Русь вряд ли превзошла по уровню развития Галлию Меровингов.
Если мы сравним законодательство франков этого времени – «Салический закон», составленной в VI в., с «Русской правдой», составленной в XI в., то обнаружим явное превосходство законодательства франков, особенно в области земледельческих отношений. К тому же «Русская правда» была предназначена лишь для Новгорода и Киева с округой, но отнюдь не для всей Киевской Руси. Племена (например, те же вятичи) продолжали жить по законам племени, о чем совершенно однозначно говорит летописец Нестор в «Повести временных лет», датируемой началом XII в. А это уже спустя 100 лет после княжения Владимира I.
Не менее существенно отставание Руси в развитии от Византии. Хотя в ней феодализм сложился под влиянием западноевропейской экспансии в XIII–XIV вв., уже в VIII–IX вв. здесь существовал фемный строй, весьма схожий со структурой общества «Салического закона» и других варварских правд. Важнейший документ Византии этого времени – «Земледельческий закон» отразил сложившуюся структуру семейных хозяйств, свойственную фемному строю. Киевская Русь, с ее племенной структурой населения, с точки зрения социально-экономической имела очень мало общего с Византией.
Неудивительно, что византийцы не выделяли Русь из общей массы полуплеменных образований, окружавших Византийскую (Ромейскую) империю даже и в XI в. (например, Михаил Пселл). Весьма тесные культурно-религиозные связи между Византией и Русью фактически имели одностороннее направление: из Византии на Русь. Лишь в конце XI в. появляются элементы структуры семейных хозяйств, да и то на территории вокруг Киева. Это нашло отражение в пространной редакции «Русской правды». В частности, к такого рода хозяйственному слою можно отнести смердов и рядовичей.
Поэтому, только с XI в. можно говорить о переходе Киевской Руси к предфеодальному периоду, да и то к его началу. Этот переход был обусловлен формированием вотчинного хозяйства князей и бояр. Хотя вотчины возникают где-то в середине XI в., распространяются они в XII в. При этом основная масса населения продолжала жить вне вотчинных территорий и платить князьям полюдье и дани. Позднее формируются волостные территории, получившие широкое распространение в Белоруссии, на севере и востоке Руси, на юге их уменьшенным эквивалентом были громады.
До формирования вотчинных хозяйств основным источником доходов князей были различные виды кормлений: дани, уроки, полюдья, а также прямые нападения на племена, захват и продажа людей (челяди), организация военно-торговых экспедиций. А так как одним из главных товаров, поступавших из Руси, например, в Византию, были рабы, то киевских князей вполне можно назвать работорговцами. Вотчинные хозяйства были намного прогрессивнее простых сборов дани, полюдья, захвата челяди и т. п. Но развитие княжеских вотчин вело к хозяйственному обособлению отдельных частей Киевской Руси, а значит, ослабляло военно-административное значение Киева. Неудивительно, что на протяжении всего XII в. происходит стремительное политическое дробление Киевской Руси и падение экономического, торгового и политического значения Киева. Этому же способствовал политический упадок Византии после смерти императора Мануила I (1176 г.). Вскоре Византию вообще подчинили европейские рыцари (1204 г.).
Но и вотчинное хозяйство далеко не было началом феодализма. Прежде всего, его можно разделить на вотчинное хозяйство князей и вотчинное хозяйство бояр. Представляется, что важнейшим отличием Южной Руси – будущей Украины (особенно Галичины и Волыни), от Северной Руси – будущей России, было преобладание в первой боярских вотчин, а во второй – княжеских. Промежуточное положение занимали черниговские князья, которые настолько раздробились, что превратились в вотчинников боярского типа.
Нетрудно понять, что различие в типе вотчин сыграло огромную роль в исторической судьбе Украины и России. В первой не возникло мощного политического центра. Особенно остро борьба бояр против княжеской власти протекала в Галиции. В конце концов, она завершилась в середине XIV в. потерей Галицко-Волынским княжеством государственности. Очевидно, именно экономической мощи не хватало князьям Южной Руси для создания устойчивого государства.
Наоборот, на севере Руси княжеская вотчина очень рано превращается в основу для деспотического государства. Это вполне проявилось уже в деятельности Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо, княживших во второй половине XII в. Важно заметить, что владимиро-суздальские князья утверждали свою власть в жесткой борьбе как с боярами, так и с городами. В этой борьбе Андрей Боголюбский даже был убит. Северные князья сосредотачивали в своих руках не только политическую, но и экономическую власть. Тогда как южным это не удалось. Причина такого различия, вероятно, в том, что боярские хозяйства и громады Южной Руси вырастали непосредственно из племенных структур при их разложении и представляли собой хозяйственные, территориальные кланы. Как, например, упоминаемый в летописи клан бояр Жирославичей в начале XIII в. в Галиции. Тогда как ядро северо-восточной Руси формировалось за непосредственными пределами территории славянских племен, к востоку от них. Население его, соответственно, было разноплеменное: кривичи, вятичи, новгородцы, выходцы с юга, угрофины, незначительное число скандинавов (варягов). Оно входило в единый княжеский удел-клан или вотчину.
Это же проявилось в военной организации. У северных князей роль дружины была меньше, чем у южных. Зато большую роль играло ополчение, чего мы не видим на юге.
Однако, несмотря на различия вотчинных структур на севере и на юге Руси, ни те ни другие не были явлениями феодализма. Нетрудно понять почему. Они были архаичны.
В современной европейской исторической науке весьма основательно исследованы процессы феодализации. Представители школы «феодальной (сеньориальной) революции» Фоссье, Тубер, Дюби показали, что уже во второй половине X в. в Италии, Испании, Франции сельское население попадало под контроль шателенов. Их замки покрывали обширные пространства Европы. Шателены остановили беспорядочное движение населения. Очевидно, подавляющая его часть занималась земледелием и была привязана к земле.
Несомненно, наличие структуры семейных земледельческих хозяйств один из важнейших признаков феодлализма. Эту-то структуру как раз и упорядочили шателены. Зададимся вопросом: была ли «феодальная (сеньориальная) революция» на Украине? И если была, то когда?
Ответ на этот вопрос может быть только отрицательным. Такого рода «сеньориальная революция» не могла быть на Украине не только в X–XI вв., то есть, одновременно с Францией и Италией, но и в XIII–XIV вв. Дело в том, что боярские вотчины не остановили движения населения, не сделали его однородным земледельческим. Просто потому, что в Галиции, на Волыни, и даже на Киевщине продолжали играть значительную роль охота, собирательство, бортничество и др., фактически первобытные промыслы. Начавшая формироваться во второй половине XI в. в киевской земле структура семейных хозяйств была сначала подорвана все более частыми набегами половцев и борьбой князей за Киев и окончательно уничтожена нашествием монголо-татар.
Неудивительно, что оставшаяся часть населения жила в составе громад или волостей, напрямую подчинявшихся татарам, а позже великим князьям Литовским. В них земледелие носило весьма архаический характер. Например, преобладали дворища – разновидность земледельческих кланов.
Другими словами, структура семейных хозяйств на юге Руси так и не достигла зрелости. Тогда как в соседней Польше уже в XIII–XIV вв. такая структура существовала, как и феодальные отношения.
Правда, и польский феодализм был весьма далек от французского. Тем не менее уже в XIV–XV вв. мы находим в Польше, как и в других европейских регионах, весьма развитое сословное общество. Оно состояло из землевладельцев-шляхты, земледельцев-кметов, католического духовенства, городских торговцев и ремесленников. Последние, правда, по большей части были не-поляки (немцы, евреи). Наоборот, состояние Южной Руси в XIII–XIV вв. было не только весьма далеким от феодализма, но и почти катастрофичным. Очередной «ритм Евразии» почти уничтожил и те весьма неразвитые элементы государственности и цивилизованности, которые были созданы за первый период русской истории.
Тяжелые погромы и господство татарских орд на юге дополнялось экспансией Литвы с севера. Но и литовские князья: Гедемин, Ольгерд и даже Витовт не могли привнести в Южную Русь феодализм, т. к. сами литовцы едва вышли из племенного состояния. Их вожди, например, Миндовг, то принимали христианство, то возвращались в язычество. Даже после Кревской унии 1385 г., когда литовцы перешли в католичество, одна их этногруппа – жимайты, оставалась в язычестве и была покорена в 1413 г. Тевтонским орденом.
Так что литовцы сами нуждались в феодализации, что и осуществляли поляки, включая литовскую элиту в сословные структуры. Так, в том же 1413 г. на Городельском съезде Ягайло, Витовта и польско-литовской знати, несколько десятков семейств литовцев получили гербы польских панов, приобщаясь к сословно-феодальным структурам Польского королевства.
В этой связи важно обратить внимание на борьбу в 30-е гг. XV в. после смерти Витовта между Свидригайлом и Сигизмундом. Она продолжалась несколько лет и закончилась поражением старшего по возрасту Свидригайло. Последний опирался на прорусскую аристократию, тогда как Сигизмунд на формировавшуюся литовскую шляхту и мещанство, а также на поляков.
Отсюда можно заключить, что поражение Свидригайло не случайно. Он опирался на более архаичные, дофеодальные силы, возникшие еще в Киевской Руси. Тогда как Сигизмунд Кейстусович опирался на формировавшиеся в Литве сословные слои, более близкие не столько к феодализму как государственно-сословному строю.
Поэтому можно утверждать, что не только в XIV в., но и в XV в. в южной и западной Руси преобладали дофеодальные структуры и отношения. Лишь в Галичине сословно-феодальные слои получили более интенсивное развитие, но за счет простого перемещения польской шляхты в местное землевладение, а также ополячивания возникавшей украинской шляхты.
В не меньшей степени это замечание относится к сословию мещан, которое почти полностью формировалось из неукраинцев: немцев, евреев, поляков, армян, литовцев.
Даже для XVI – первой половины XVII в. можно лишь условно говорить, что на юге Руси сложилось сословное общество. И действительно, это был не только этносословный строй, но и результат польской колонизации, то есть, насильственное внедрение социальных отношений и структур, ранее выработанных в Польше, а еще ранее в западных регионах европейской цивилизации.
Очевидно, что формирование этносословного строя не было большим социальным и политическим достижением для южнорусского населения. Последнее составляло в этносословном обществе не все сословия, а лишь низшее. Не только шляхта и горожане были в своей массе нерусские, но и церковное сословие после Берестейской унии 1596 г. было сильно полонизировано. В чем же состояла причина столь сильного процесса польской колонизации, охватившего Украину в XVI – первой половине XVII в., а Галичину еще ранее? Очевидно, в европеизации Украины в эти века. Точнее, в европейской экспансии и даже оккупации. Как, например, захват Галичины Польшей и Венгрией.
Но почему именно так развивалась история Южной Руси? Ответ снова очевиден: потому, что она была буферной территорией. Как и Литва, подчинившая ее. Во всяком случае, в XIII–XVII вв.
Другими словами, в исторический период, когда в Европе завершилось формирование феодализма и начался переход в Новое время, то есть, в XIV–XVI вв., Южная Русь была буферной территорией, которую стремились интегрировать в Европу Польша и Венгрия. Но не как почти равноправную территорию, как это было с Литвой, а путем жесткого подчинения и колонизации.
В предшествующей главе уже было показано огромное влияние на ход истории Южной Руси (Украины) «ритмов Евразии». Несколько повторяясь, можно в деталях проследить, как определилось геополитическое место Южной Руси под воздействием мощнейшего ритма кочевой Евразии в ходе монгольского завоевания. Геополитический статус Киевской Руси был достаточно неясным. Причем, как потому, что еще формировалась пространственно-европейская цивилизация, особенно в XI–XII вв., так и потому, что сама Киевская Русь длительное время пребывала в полуцивилизованном состоянии – конфедерации племен. К тому же она находилась под сильным влиянием Византии, геополитическое положение которой в VIII–XI вв. также было весьма неопределенным. Более тесно с европейской цивилизацией Византия начинает интегрироваться после начала крестовых походов в самом конце XI в. (1097 г.), когда она превращается в гиперрегион этой цивилизации.
Поэтому Киевскую Русь можно считать и буферным европейским анклавом, выдвинутым в Евразию, но можно считать и уже просто евразийским княжеством. Эта двойственность ее геополитического положения затем привела к тому, что после монгольского нашествия Южная Русь, будущая Украина, приобрела буферный статус, а Северная Русь превращается в евразийское Московское царство. Последний факт лишь подчеркивает тенденциозность концепции Украины-Руси, в соответствии с которой современная Украина является наследницей Киевской Руси. Ведь тот же Новгород очень рано, едва ли не с IX в., развертывал экспансию на северо-востоке. В частности, на Волге, по которой шел торговый путь из Каспия, восточный аналог пути «из варяг в греки». Очевидно, Московская Русь в XIV–XVI вв. продолжила это наступление Новгорода, будучи его политическим, а во многом и историческим преемником.
Тенденциозность украинской исторической школы в вопросе об исторической преемственности наследия Киевской Руси как раз основана на разделении истории Киева и Новгорода. А это, как уже говорилось, совершенно противоречит общеизвестным историческим фактам. В действительности сам термин «Киевская Русь» искусственный и введен историками спустя много веков после упадка Киева. Нечто подобное термину «Византия» по отношению к империи со столицей в Константинополе, которую сами ее жители называли Ромейской, то есть, Римской. Себя, соответственно, они называли не византийцами, а ромеями.
То же самое в нашем случае. Здесь господствовал просто термин «Русь», причем смещавшийся по территории. До сих пор недалеко от Новгорода стоит городок Старая Русса. Понятно, что термин «Русь» пришел в Киев с Новгорода вместе с князьями-варягами. И хотя в X в. термин «Русь» (а вовсе не «Украина»!) закрепляется за Киевской землей, затем он распространяется и на земли, подконтрольные киевским князьям. Причем не только на северные, но и на западные (отсюда, например, термины «Галицкая Русь» и «русин»).
После ослабления политической власти Киева на Руси, а затем почти полного опустошения Южной Руси манголо-татарами этноним «Русь» естественно закрепляется на севере и западе пространства Древней Руси. А с потерей государственности Галицкой Русью, превращением ее в польскую провинцию и многовековым ее ополячиванием этноним «Русь» в полной мере своего значения сохраняется на северо-восточных русских землях. Так что этноним «Русь» смещался по территории, и попытка его монополизировать отцом украинства Грушевским и его современными последователями просто еще одна грубая фальсификация истории. Это тем более выглядит абсурдом, что именно Грушевский и «украинцы» уже в XX в. отказались от этноимени «Русь», «русский», «русин», тем самым лишний раз подтвердив факт исторического смещения этнонима «Русь» с юго-запада на северо-восток. Чуть ниже мы более детально рассмотрим этот вопрос.
В целом, монгольский «ритм Евразии» резко усилил евразийские черты всей Руси и южнорусских земель в том числе. Не случайно как раз на период нашествия и господства монголо-татар пришелся подъем двух государственных образований: Галицко-Волынского княжества и Великого княжества Литовского. Они как раз и явились типичными буферными образованиями, по времени последовательно сменяя друг друга. Действительно, до начала нашествия монголо-татар ни Галицкое, ни Волынское княжество, ни тем более Литва не представляли собой нечто значительное. Как уже говорилось, Галицкое княжество находилось под управлением короля Венгрии Белы IV, сильнейшего правителя не только восточной, но и, возможно, всей Европы того времени. Очевидно, что если бы не нашествие монголов, главной целью которого как раз был разгром короля Венгрии, князю Волыни Даниилу никогда не удалось бы занять галицкий стол. Уместно вспомнить, что Беле IV подчинялись половцы, принявшие христианство и ушедшие в Венгрию.
После вторжения в Европу армии Бату дали два крупных сражения, разгромив при Легнице 60-тысячное польско-немецкое войско, а затем такую же по численности армию венгров. Это были очень крупные армии для того времени. Именно за Белой IV шли основные силы монголов, преследуя его до Адриатического побережья. Поэтому усиление Даниила Галицкого как правителя Западной Руси было бы невозможно без нашествия монголо-татар. Они остановили, как евразийская сила, экспансию венгров и поляков (то есть, европейцев) на 100 лет. Неудивительно, что значение Галицко-Волынского княжества как буферного образования вполне проявилось именно при Данииле.
С одной стороны, этот князь получил весомые преимущества от нашествия монголов, то есть, при развертывании «ритма Евразии». С другой – Даниил, как и прочие подвергшиеся вторжению правители, попал под жесткий контроль татарских ханов. Так, уже в 1243 г. он вынужден был отправиться в монгольскую ставку для изъявления покорности и получения ярлыка на княжение. Это означало установление вассальной зависимости от монгольских ханов, которая в последующие годы вполне проявилась. Следовательно, рост авторитета Даниила Галицкого в Европе зависел в исключительной степени от монгольского фактора. Лишь как правитель, который хоть как-то может сдержать монголов и, в то же время, как их вассал получить поддержку у завоевателей, Даниил мог интересовать Европу и римского понтифика. Но попытка проводить самостоятельную политику, периодически оказывать отпор монголам, закончилась новым их наступлением. В 1259 г. по их требованию были разрушены крепостные стены городов княжества. В дальнейшем галицко-волынские князья по приказу татар вынуждены были неоднократно воевать в Литве и Польше.
Тесная связь истории Галицко-Волынского княжества с господством татар подтверждается и тем, что под самый конец его существования выдвиженец боярства Дмитрий Детько обратился за помощью к татарам (1340 г.). Это на некоторое время продлило существование княжества. Но в 1349 г. польский король Казимир I захватил Галицию, однако с согласия татар и за ежегодные выплаты. Таки образом, по мере ослабления власти татар буферная территория Западной Руси переходила из-под их контроля как сил Евразии под контроль европейских сил: Польши и Венгрии.
Очень сходным было положение Литвы. Как уже подчеркивалось, ее подъем также тесно связан с монгольским «ритмом Евразии». Так же, как и Галичина, Литва испытывала давление со стороны сил европейской цивилизации: Тевтонского ордена, завоевавшего родственных ей пруссов. Вместе с тем положение Литвы было выгоднее, чем положение Галичины. Монголы не могли нанести ей такого жестокого разорения, какому подверглись южнорусские земли. Выгодное положение в глубине лесной зоны сыграло решающую роль в укреплении Литовского княжества.
Его роль как буфера Европы и Евразии совершенно очевидна. Но в отличие от Галичины Литва не была поглощена Польшей, а вступила с ней в унию и значительное время сохраняла свою геополитическую специфику. Еще в большей степени это относится к Надднепрянской Руси, которую Литва включила в состав своей государственности. Следовательно, нашествие монголо-татар, то есть, «ритм Евразии» более ясно определили геополитическое место Южной Руси как буферной территории. И не случайно. Монгольский ритм совпал по времени со зрелостью европейской земледельческой цивилизации, пришедшейся на рубеж XIII–XIV вв. В Восточной Европе это проявилось в укреплении достаточно централизованных королевств: Венгрии и Польши.
Особенно ярко видно геополитическое значение монгольского ритма на примере исторической судьбы России.
До него деление территории Киевской Руси на южную и северо-восточную (если оставить в стороне Белоруссию) лишь намечалось. Оно проявилось, как мы видели, в формировании разного типа вотчин. На юге они носили больше хозяйственное значение, на севере хозяйственно-политическое.
Однако уже в домонгольский период достаточно быстро протекал процесс политической дезинтеграции. Особенно после разгрома Киева в 1169 г. коалицией князей во главе с Андреем Боголюбским. Этот разгром и следует считать началом открытой политической дезинтеграции, тогда как ранее, со второй половины XI в., она шла скрытно. Таким образом, Русь трансформировалась из конфедерации племен в конфедерацию княжеств. Но политическая дезинтеграция, продолжавшая углубляться в начале XIII в., далеко не была завершена.
С одной стороны, Киев потерял свое значение как политический и экономический центр. Но и региональные центры: Чернигов, Владимир, Галич, Смоленск, Новгород не стали «новым Киевом». Хотя старшие князья переместились во Владимиро-Суздальское княжество, они не имели достаточных сил для поддержания своей гегемонии. Им успешно противостояли черниговские и смоленские князья. Наиболее влиятельным князем после смерти Всеволода Большое Гнездо стал князь торопецкий Мстислав Удалой, представлявший смоленскую ветвь Рюриковичей. Неудивительно, что он был приглашен княжить в Новгороде, а затем занял стол в Галиче, то есть, был влиятелен во всей Руси. После его смерти (1228 г.) более не было авторитетного князя для всей территории русских княжеств.
Хотя традиция княжения на всех столах русских княжеств клана Рюриковичей сохранялась, она уже нарушалась. Так, после смерти Мстислава Удалого Галичем стали управлять венгры. И все же, даже после монгольского нашествия в 1245 г. владимиро-суздальский князь Ярослав Всеволодович пытался укрепиться в Киеве, но вскоре покинул его, очевидно, по причине крайнего упадка. Неудивительно, что вскоре Киев покинули и митрополиты, переместившиеся сначала на Волынь, а затем в Москву. По свидетельству Плано Карпини, в то время в Киеве оставалось 200 дворов, а в его непосредственной близости кочевали орды татар.
Поэтому, можно говорить об огромном воздействии монгольского нашествия на политическое единство русских княжеств. Причем, это сразу же привело к размежеванию стратегических интересов выживших княжеств. Как мы видели, галицко-волынские князья Даниил, Василько, Лев немедленно переориентировались на отношения Европа – Орда (улус Бату). Используя буферное положение своего княжества, они пытались играть роль посредников в европейско-ордынских отношениях. В то же время другие южные княжества: Киевское, Переяславское, Черниговское, практически исчезли. Северо-восточные княжества: Владимирское, Рязанское, возникшие позднее Московское, Тверское, Нижегородское, также почти полностью переориентировали свои отношения на сотрудничество с Ордой. Причина этого была проста: жесточайший террор со стороны завоевателей. Жестокие карательные экспедиции против непокорных, чему способствовала близость северо-восточных княжеств к центру Золотой орды, не прекращались несколько десятилетий.
В итоге территория бывшей Киевской Руси разделилась на два геополитических пространства: буферную территорию Южной Руси, вошедшую в XIV в. в обширное буферное образование – Великое княжество Литовское, и все более смещавшиеся в глубь Евразии северо-восточные княжества. В процессе пространственного смещения и упадка улуса Джучи (Золотой орды) эти княжества консолидировались в Московскую Русь или собственно Россию. Тогда как именно Великое княжество Литовское после распада Орды становилось политическим образованием, отделившим Московское княжество, а затем и царство, от европейской цивилизации.
В результате, в момент появлении объединенного Московского княжества оно уже было евразийским. Но до правления первого русского царя Ивана I V, то есть, до середины XVI в., Русское царство было одним из государств Евразии, наряду с ханствами – осколками улуса Джучи: Крымским, Астраханским, Казанским и др. В Средней Азии существовали узбекские ханства. Иван IV развернул активную экспансию в восточном и южном направлениях, положив начало превращению Московского царства в евразийскую империю.
Нетрудно увидеть, что в ходе экспансии на юго-восток Московская Русь становилась преемником монгольских улусов Джучи, а позднее и Чагатая. Поэтому, очевидно, что монгольский «ритм Евразии» сыграл огромную роль в превращении относительно небольших и весьма аморфных русских княжеств северо-востока в громадную евразийскую субцивилизацию. Тогда как Южная Русь окончательно превратилась в буферную территорию.
Но монгольское нашествие еще и усугубило буферное положение последней. Оно привело к тому, что в XIV в. резко усилилась экспансия в отношении остатков Византии на Балканском регионе мусульманской цивилизации. В результате в XVI в. Южная Русь оказалась уже буферной территорией не только, и даже не столько по отношению к занявшей место улуса Джучи евразийской России, сколько по отношению к форпосту мусульманской цивилизации в Евразии – Крымскому ханству. Теперь складывалась совершенно новая геополитическая ситуация, и положение Украины (Южной Руси) в ней было крайне уязвимым и неустойчивым.
Причем, экспансия европейских регионов в Евразию не привела к улучшению ее геополитического положения. Польское королевство постепенно поглощало южнорусские земли, но они не становились Европой, а продолжали выполнять буферные функции, то есть, находились у края – границы, а потому и закрепляли за собой геополитическую роль и название «Украины». Это поглощение Южной Руси (Украины) Польским королевством происходило в процессе втягивания в унию всего Литовского княжества, и продолжалось почти на два столетия.
Столь длительное поглощение Польшей Литвы объяснялось весьма просто. В Литовском княжестве слишком долго формировался присущий европейской цивилизации сословный строй, достигший определенной зрелости лишь в XVII в. Это хорошо видно по развитию литовского законодательства. Так, еще судебник Великого князя Казимира (1468 г.) в основном фиксировал вотчинное и уголовное право. Лишь в XVI в. последовательно составляются три Литовских статута (1529, 1568 и 1589 г.), в которых все более укреплялись сословные права шляхты и ограничивались права земледельцев. Следовательно, окончательное вступление в унию с Польским королевством как регионом европейской цивилизации Литовского княжества и формирование в нем сословного строя по времени абсолютно совпали. Очевидно, что в течение 200 лет от Кревской унии до третьего Литовского статута в княжестве шло формирование близких к европейским социальных структур.
Но и это далеко не означало завершение становления сословного строя, то есть, европеизацию буферного княжества Литовского. Здесь длительное время сохранялось не только обширное княжеское землевладение, но и волостной строй. Особенно в восточных воеводствах. Даже введение в 1557 г. «Уставы на волоки» не вело к ускоренному переходу к сословному строю. Южная Русь по-прежнему оставалась буферной как по отношению к евразийской России, так и по отношению к чрезвычайно агрессивной мусульманской цивилизации. Неудивительно, что здесь формировались особые неевропейские социальные слои, присущие буферной территории. Ими были магнаты-землевладельцы и казаки.
Впрочем, землевладение магнатов никогда и не исчезало на территории Южной Руси, а было прямым продолжением расширявшихся княжеских и боярских вотчин, возникших еще в Киевской Руси. Причина их устойчивости заключалась в слабости центральной власти в Литовском княжестве после смерти Витовта. Им реально управляли магнаты, входившие в состав Рады (паны-рада).
Особенно показательно то, что Люблинская уния не только не привела к уменьшению землевладения магнатов, но и даже к его росту. В этой связи можно говорить, что европейские структуры, например, тот же сословный строй, в Южной Руси приобретали евразийские черты вотчинного хозяйства. Ведь фактически магнатские владения таковыми и были.
Владения польских и ополячившихся магнатов Вишневецких, Потоцких, Жолкевских, Концепольских, Калиновских, Ружицких и т. д., занимали огромные территории. Их называли «корольками», т. к. их власть над приобретенными территориями фактически заменяла государственную, что и было характерно для вотчинного землевладения. Магнаты сами организовывали оборону от набегов татар, имели значительные вооруженные силы, владели целыми городами, контролировали торговлю и т. п. Для обозначения землевладельцев южнорусского происхождения использовался термин «дедичи», практически идентичный термину «вотчинник». Он известен уже в киевский период, например, в Галичине.
Другой вполне евразийский слой – это казачество. Его возникновение ярко отражало буферное положение Украины. С одной стороны, казачество являлось необходимым слоем для отражения частых нападений татар. С другой, казачество возникало как продукт сословных противоречий из разных сословий: мелкой шляхты, горожан, селян и даже духовенства. Так, существовала целая прослойка городового казачества. Более того, в середине XVI в. представителем магнатского рода Михаилом Вишневецким-Байдой была основана Запорожская Сечь, своего рода столица южнорусского казачества.
Уместно заметить, что Россия была единственным государством, где казачество имело такое же широкое распространение, как и на Украине. А так как Россия была крупнейшим государством Евразии, то очевидна евразийская природа казачества как социального явления и на Украине.
Эта природа хорошо видна из этнического состава украинского казачества, которое было насыщено не только тюркскими элементами, но в нем значительным был слой людей балканского происхождения. Есть свидетельства, что в конце XVI в. казачество было преимущественно тюркоязычным. В результате в эволюции самого казачества было две тенденции. Одна состояла в превращении его в сословие воинов степного пограничья. К ним можно отнести реестровое и городовое казачество. Эта тенденция проистекала из первой причины возникновения казачества – необходимости обороны южной границы. Но эта первая тенденция то и дело сталкивалась со второй, в основе которой была антисословная борьба. В результате наряду с казачеством-сословием практически всегда существовало казачество антисословное. Причем, хотя между ними была весьма зыбкая грань, реестровое казачество весьма тесно переплеталось с украинской шляхтой. Достаточно сказать, что два самых выдающихся казацких гетмана: Петро Канашевич-Сагайдачный и Богдан Хмельницкий были южнорусскими шляхтичами. В последнем факте видна незрелость сословного строя на Украине и в первой половине XVII в. Даже шляхта здесь являлась весьма неустойчивым слоем общества. Особенно это относилось именно к малороссийской шляхте, которую во многих районах почти полностью вытесняла польская или ополяченная. Например, в Галиции, Холмщине, Подляшье и т. д. Сохранявшаяся южноруская шляхта была часто настолько обедневшей, что неспособна была снаряжаться в военные походы. Следовательно, не могла выполнять свои сословные функции. Неудивительно, что южнорусская шляхта оказывалась достаточно тесно связана с казачеством как явлением межсословным. Сложным было положение южнорусского селянства. На Брацлавщине, Киевщине, Черниговщине, Левобережье их хозяйства были не только неустойчивыми, но и находились под угрозой татарских набегов. Положение южнорусского селянства было намного тяжелее, чем польского. Французский инженер Боплан, находившийся на польской службе в 30–40 гг. XVII в., отмечал крайнюю бедность южнорусских земледельцев. К тому же тысячи, если не десятки тысяч их, ежегодно захватывались татарами и превращались в невольников. Работорговля русскими невольниками составляла важную, если не главную, часть экономики Крымского ханства.
-
Татьяна
- Сообщения: 5131
- Зарегистрирован: 29 июн 2013, 01:48
История России
Приложение к главе V
Кто является историческим наследником Древней Руси? Отношение в истории терминов «Малая Русь», «Россия» и «Украина». Пространственное значение термина «Украина» (аналогия: «Прибалтика»)
Из предшествующих глав понятно, что одним из важнейших направлений пересмотра русской истории украинские историки избрали объявление Украины наследницей Киевской Руси. Хотя этот взгляд на русскую историю уже был высказан задолго до Грушевского в «Истории русов и Малой Руси» отца и сына Полетика на рубеже XVII в., но именно Грушевский и украинская историческая школа пытались это обосновать научно. Если, конечно, «украинскую историю» можно назвать наукой.
Основной и главной посылкой, служащей якобы доказательством того факта, что история Древней Руси едва ли не всецело принадлежит к украинской истории, служит географическое положение Киева южнее территории современной России, ее главных политических и культурных центров. А также то, что эти центры возникли якобы позже, чем Киев, Чернигов и др. центры Южной Руси (Украины, на языке украинских историков).
Такого рода аргументы могут показаться убедительными лишь дилетантам, не знающим тонкостей отечественной истории. И научными назвать их никак нельзя.
Впрочем, Грушевский и украинские историки в своей массе никогда глубокой научностью и не отличались. Как мы уже видели, украинская история изначально создавалась как идеология.
К этому главному аргументу добавляется еще несколько, якобы полностью опровергающих претензии на наследие Древней Руси, и Российской империи, и современной России.
Эти аргументы также восходят к более раннему периоду и были высказаны польскими деятелями. Например, Духинским. Их суть заключается в том, что Московская Русь не только производная от Киевской Руси, но и результат колонизации севера украинскими киевскими князьями. Утверждается, что нынешние русские просто переняли имя Руси, чуть ли не украли его у Киева. А в действительности, это не русские, и не славяне, а финны: черемисы, мещера, мурома и т. д.
Более того, утверждается, что в Европе Россию долго называли Московией, не признавая за ней имени Русь. Что в период монголо-татарского ига эти финны, незаконно присвоившие себе имя русских, еще и смешались с татарами. Так что претендовать на наследие Киевской Руси такая помесь финнов и тюрок-татар никак не может. Московия изначально была глубокой Азией.
И дореволюционные русские историки, и современные считают подобные измышления не нуждающимися в опровержении, ибо они плод грубой фальсификации действительной русской истории.
Однако сегодня положение таково, что просто игнорировать измышления украинской школы скорее признак интеллектуальной слабости, чем силы.
Тому есть ряд причин.
Например, появление гиперкритического воззрения на ход и хронологию мировой истории, в том числе и в России (Фоменко и его группа), представители которого подвергают сомнению всю периодизацию мировой истории.
Еще один негативный фактор: формирование и господство постмодернизма и его методологии, в соответствии с которой допускается несколько точек зрения на один и тот же вопрос.
Таким образом, оказывается невозможным достижение истины, ибо точка зрения дилетанта или фальсификатора как равноправная может противостоять точке зрения серьезного ученого-исследователя.
Так, сегодня можно среди западных историков встретить такое мнение, что Киевская Русь действительно была ближе к современной Украине, чем к России, хотя и принадлежит к истории и России, и Украины (Например, Эндрю Вилсон). Следовательно, налицо примирительный тезис равноудаленности, хотя с некоторым преимуществом Украины. Ведь сегодня Киев ее столица, а не России!
Для Вилсона оказывается важным не обидеть украинизаторов истории.
И такой подход вполне уживается и в России.
Например, в ведущих научных журналах, в тех же «Вопросах истории» или «Вопросах философии» невозможно встретить статьи с критикой фальсификации украинской исторической школы.
Как можно обидеть украинских коллег, пусть и грешащих против исторической истины!
Но как же быть с наследием Древней (Киевской) Руси?
Вопреки измышлениям школы Грушевского и его современных последователей, все исторические факты свидетельствуют, что именно северо-восточная, Московская Русь и стала истинным наследником Руси Древней.
Вот главные и очевидные доказательства этого утверждения.
Так, Украина не может быть наследницей Киевской Руси потому, что появилась в XX в., еще в XIX в. на ее месте существовали Малороссия, русинская Галиция, Закарпатская Русь и т. д.
Пусть мне объяснят в Киевско-Могилянской академии или на расплодившихся кафедрах украинской истории, где была Украина 900 лет, прошедших со времени упадка Киевской Руси?
Почему она не возникла в XII или XIII вв. вместе с Владимиро-Суздальским княжеством?
Пусть мне объяснят, почему русские Великие князья уже в середине XII в., начиная с Юрия Долгорукого, сына Владимира Мономаха Киевского, переносят свою столицу во Владимиро-Суздальскую землю, а не в мифическую «Украину»?
А ведь Русью правил разросшийся клан русских князей Рюриковичей (на что обратил внимание еще Сергей Соловьев), главой которого были именно Великие князья.
Быть русским означало зависеть, служить или принадлежать русским князьям.
Соответственно, Русь была там, где сидели Великие русские князья.
Лишь со временем этот принцип ранней Руси теряет силу.
Отсюда и возможность пространственного перемещения самого этоназвания «Русь».
То же мы видим во Франции, получившей свое название от подчинивших ее франков.
Причем название «Франция» распространялось с севера на юг, по мере укрепления власти французских королей.
Пусть мне докажут, что киевские князья в X–XI вв. разговаривали на украинской мове, а не на русском языке «Повести временных лет».
Ведь если киевские князья были украинскими, то разговаривать они должны были на мове, а не на русском языке.
Общеизвестно, что украинскую мову начал создавать собственно сам Грушевский в самом конце XIX в. (при написании «Истории Украины-Руси»), а ее письменной знаковой основой послужила кулишовка – творение Пантелеймона Кулиша.
Неужто эти два пророка украинства конца XIX в. были современниками княгини Ольги и князя Владимира?
Особенно необъективным выглядит утверждение о финно-татарском происхождении населения России.
Безусловно, финский, а затем и тюркский этнический элемент сыграли значительную роль в этногенезе современных русских.
Но разве они не сыграли ту же роль в этногенезе современных украинцев??
Ведь изначально этнический состав Древней Руси отнюдь не был чисто славянским.
Уже в X–XI вв. здесь присутствовали и угро-финские этносы, и тюркские, и литовские.
И если первых было больше на севере и востоке Руси, то тюркские этносы: хазары, печенеги, половцы, торки, берендеи едва ли не с IX в. принимали прямое участие в этногенезе южнорусского населения.
До сих пор остались названия населенных пунктов с именами этих этносов. Например, Бердичев (т. е., Бередичев от берендеев), Печениги и др.
Однако и угро-финский компонент, несомненно, присутствовал на юге Руси.
В частности, в Черниговском княжестве, в которое входили первоначально и Муром, и Рязань. Более того, вероятно, расселение угро-финских племен в раннее Средневековье доходило до Днепра.
Так что двигавшиеся с запада поляне также пришли не на пустое место.
Историк готов Иордан называл племена эстов как занимавшие в V в. верхнее Поднепровье. Примечательно, что самым известным древнерусским богатырем, служившим в Киеве князю Владимиру, был Илья Муромец, явно имевший угро-финские корни. Причем пространства, заселенные финскими этносами, особо не отделялись в Киевской Руси от территорий, заселенных славянами.
В то же время украинская историческая школа всегда стремилась отделить историю Владимиро-Суздальской Руси, затем московской государственности от других даже северо-восточных земель Руси. Особенно это относится к Новгороду, частично к Смоленску, даже к Твери и Рязани!
Такого рода потуги выглядят крайне абсурдно, особенно в свете данных археологии.
А она свидетельствует, что владимирско-суздальскую землю, и Московское княжество в частности, заселяли именно смоленские кривичи и новгородские словене.
Очень рано сложилась тесная экономическая связь между производившей зерновые владимиро-суздальской землей и нуждавшимся в продовольствии Новгородом. Причем важную роль в этих торговых отношениях играл находившийся на полпути к Новгороду Торжок. Используя это, владимирские, а затем московские князья нередко захватывали Торжок и останавливали поставки хлеба, оказывая политическое давление на Новгород.
Понятно, что именно кривичи, а также переселенцы, приходившие с юга Руси под давлением половцев, а затем татар, вероятно составляли основную массу земледельцев Владимиро-Суздальского княжества. Тогда как угро-финское население могло и далее вести преимущественно охотничий образ жизни, лишь со временем переходя к земледелию. Следовательно, славянская колонизация северо-востока Руси была осуществлена благодаря более высокому уровню хозяйствования в сравнении с заселявшим территорию угро-финским населением.
Особое удивление вызывает приписывание Московской Руси исключительного влияния татаро-монгольского ига, которое якобы оказало решающее воздействие как на эволюцию государственности в России, так и на этническое формирование русских.
Как будто предки нынешних украинцев – малороссы, испытали это влияние в меньшей степени! Как мы уже видели, тюркское влияние было очень значительным на юге Киевской Руси. А после нашествия монголо-татар это влияние стало всеобъемлющим. Само исчезновение южнорусских княжеств, в том числе и Киевского, непосредственно связано с господством монголо-татар, особенно хана Ногая во второй половине XIII в.
Причем вхождение южнорусских земель в состав Литовского княжества в XIV в. вовсе не избавило их от постоянных татарских набегов.
В то время как земли Московской Руси во второй половине XV в. постепенно освободились от татарской зависимости, Южная Русь уже будучи частью Литовского княжества, а позднее и Речи Посполитой, по-прежнему разорялась почти непрерывными нашествиями.
Причем не только Поднепровье, которое до середины XVI в. оставалось почти пустынным, но и Галиция.
В 1526 г. был жестоко разграблен Львов.
В XV–XVI вв. Южная Русь оставалась важнейшим источником поступления рабов на рынки всего Средиземноморья. Об этом свидетельствуют документы города Русильона в южной Франции, где в XV в. было много русских рабынь. В то время как Московской Русью были разгромлены и завоеваны Казанское и Астраханское ханства, Крымское ханство и в XVII в. продолжало терзать Южную Русь.
Особенно ярким документом, всячески замалчиваемым украинскими историками, является работа Михалона Литвина «О нравах татар, литовцев и москвитян» середины XVI в. В ней Литвин как непосредственный свидетель рассказывает об огромном числе рабов, захватываемых татарами именно в литовских, то есть южнорусских землях. Причем пленники из Московской Руси, по свидетельству Литвина, ценятся низко из-за их способности сопротивляться порабощению.
Причем польско-казацкая война даже усилила угон южнорусского населения в рабство. Особенно с Правобережья, которое в очередной раз во второй половине XVII в. превратилось в пустыню. Турецкий географ Чилиби, посетивший в середине XVII в. Крым, был поражен обилием южнорусского населения в нем. Следовательно, смешение его с татарами продолжалось и несколько столетий спустя после падения монголо-татарского ига на Руси.
Естественно, что особенно большое значение тюркский элемент имел для формирования южнорусского казачества.
Многие исследователи считают, что само это казачество начиналось как тюркоязычное.
Неудивительно, что ряд видных полковников Гетманщины имел тюркские корни: Джелалий, Кочубей и др. Неудивительно, что немало слов вошло из тюркских языков сначала в южнорусское наречие, а затем и в украинский язык: казак, кош, майдан, атаман и т. д.
Так что если татарское иго на северо-восточной Руси продолжалось более 200 лет и завершилось во второй половине XV в., то на польско-литовской Украине крымские татары продолжали грабить, убивать и захватывать рабов до 1768 г., то есть, до первой русско-турецкой войны 1768–1774 гг.
Именно Россия, разгромив Османскую Турцию в ходе длительных войн, освободила территорию нынешней Украины от позорного ига татар, продолжавшегося на 300 лет больше, чем на северо-западе Руси.
Вышеназванная работа Михалона Литвина ценна и во многих других отношениях.
Например, в ней нет упоминания термина «Украина», зато везде и многократно используется термин «Русь» и «Руссия».
Так, о Киеве и Киевской земле Литвин говорит: «Она была владением князей Руссии и Московии, в ней они приняли также христианство» (с. 102).
В то же время, говоря о природном богатстве киевского Поднепровья, о торговых путях, проходящих через Киев, Литвин пишет об этой земле как о пограничной, даже дикой.
А вот и причина такого положения. «При всех удобствах города есть у него и свои неудобства… Ведь жители его не защищены от татар, нападающих на границы его из засад» (с. 102.).
Не менее интересно замечание Литвина о письменности и языке «Мы изучаем московские письмена, не имеющие ничего, что бы побуждало к доблести, поскольку рутенский язык чужд нам, литвинам…» (с. 86).
Так что еще в середине XVI в. язык в Литовской и Московской Руси отличался несущественно.
Что же тогда говорить о Руси древней?
Более того, как и другие честные исследователи, мы можем заключить, что в самой Литовской Руси еще не произошло очевидного отделение белорусского этноса от малорусского (будущего украинского). Они просто назывались русинами.
И это в середине XVI в.!
Кто является историческим наследником Древней Руси? Отношение в истории терминов «Малая Русь», «Россия» и «Украина». Пространственное значение термина «Украина» (аналогия: «Прибалтика»)
Из предшествующих глав понятно, что одним из важнейших направлений пересмотра русской истории украинские историки избрали объявление Украины наследницей Киевской Руси. Хотя этот взгляд на русскую историю уже был высказан задолго до Грушевского в «Истории русов и Малой Руси» отца и сына Полетика на рубеже XVII в., но именно Грушевский и украинская историческая школа пытались это обосновать научно. Если, конечно, «украинскую историю» можно назвать наукой.
Основной и главной посылкой, служащей якобы доказательством того факта, что история Древней Руси едва ли не всецело принадлежит к украинской истории, служит географическое положение Киева южнее территории современной России, ее главных политических и культурных центров. А также то, что эти центры возникли якобы позже, чем Киев, Чернигов и др. центры Южной Руси (Украины, на языке украинских историков).
Такого рода аргументы могут показаться убедительными лишь дилетантам, не знающим тонкостей отечественной истории. И научными назвать их никак нельзя.
Впрочем, Грушевский и украинские историки в своей массе никогда глубокой научностью и не отличались. Как мы уже видели, украинская история изначально создавалась как идеология.
К этому главному аргументу добавляется еще несколько, якобы полностью опровергающих претензии на наследие Древней Руси, и Российской империи, и современной России.
Эти аргументы также восходят к более раннему периоду и были высказаны польскими деятелями. Например, Духинским. Их суть заключается в том, что Московская Русь не только производная от Киевской Руси, но и результат колонизации севера украинскими киевскими князьями. Утверждается, что нынешние русские просто переняли имя Руси, чуть ли не украли его у Киева. А в действительности, это не русские, и не славяне, а финны: черемисы, мещера, мурома и т. д.
Более того, утверждается, что в Европе Россию долго называли Московией, не признавая за ней имени Русь. Что в период монголо-татарского ига эти финны, незаконно присвоившие себе имя русских, еще и смешались с татарами. Так что претендовать на наследие Киевской Руси такая помесь финнов и тюрок-татар никак не может. Московия изначально была глубокой Азией.
И дореволюционные русские историки, и современные считают подобные измышления не нуждающимися в опровержении, ибо они плод грубой фальсификации действительной русской истории.
Однако сегодня положение таково, что просто игнорировать измышления украинской школы скорее признак интеллектуальной слабости, чем силы.
Тому есть ряд причин.
Например, появление гиперкритического воззрения на ход и хронологию мировой истории, в том числе и в России (Фоменко и его группа), представители которого подвергают сомнению всю периодизацию мировой истории.
Еще один негативный фактор: формирование и господство постмодернизма и его методологии, в соответствии с которой допускается несколько точек зрения на один и тот же вопрос.
Таким образом, оказывается невозможным достижение истины, ибо точка зрения дилетанта или фальсификатора как равноправная может противостоять точке зрения серьезного ученого-исследователя.
Так, сегодня можно среди западных историков встретить такое мнение, что Киевская Русь действительно была ближе к современной Украине, чем к России, хотя и принадлежит к истории и России, и Украины (Например, Эндрю Вилсон). Следовательно, налицо примирительный тезис равноудаленности, хотя с некоторым преимуществом Украины. Ведь сегодня Киев ее столица, а не России!
Для Вилсона оказывается важным не обидеть украинизаторов истории.
И такой подход вполне уживается и в России.
Например, в ведущих научных журналах, в тех же «Вопросах истории» или «Вопросах философии» невозможно встретить статьи с критикой фальсификации украинской исторической школы.
Как можно обидеть украинских коллег, пусть и грешащих против исторической истины!
Но как же быть с наследием Древней (Киевской) Руси?
Вопреки измышлениям школы Грушевского и его современных последователей, все исторические факты свидетельствуют, что именно северо-восточная, Московская Русь и стала истинным наследником Руси Древней.
Вот главные и очевидные доказательства этого утверждения.
Так, Украина не может быть наследницей Киевской Руси потому, что появилась в XX в., еще в XIX в. на ее месте существовали Малороссия, русинская Галиция, Закарпатская Русь и т. д.
Пусть мне объяснят в Киевско-Могилянской академии или на расплодившихся кафедрах украинской истории, где была Украина 900 лет, прошедших со времени упадка Киевской Руси?
Почему она не возникла в XII или XIII вв. вместе с Владимиро-Суздальским княжеством?
Пусть мне объяснят, почему русские Великие князья уже в середине XII в., начиная с Юрия Долгорукого, сына Владимира Мономаха Киевского, переносят свою столицу во Владимиро-Суздальскую землю, а не в мифическую «Украину»?
А ведь Русью правил разросшийся клан русских князей Рюриковичей (на что обратил внимание еще Сергей Соловьев), главой которого были именно Великие князья.
Быть русским означало зависеть, служить или принадлежать русским князьям.
Соответственно, Русь была там, где сидели Великие русские князья.
Лишь со временем этот принцип ранней Руси теряет силу.
Отсюда и возможность пространственного перемещения самого этоназвания «Русь».
То же мы видим во Франции, получившей свое название от подчинивших ее франков.
Причем название «Франция» распространялось с севера на юг, по мере укрепления власти французских королей.
Пусть мне докажут, что киевские князья в X–XI вв. разговаривали на украинской мове, а не на русском языке «Повести временных лет».
Ведь если киевские князья были украинскими, то разговаривать они должны были на мове, а не на русском языке.
Общеизвестно, что украинскую мову начал создавать собственно сам Грушевский в самом конце XIX в. (при написании «Истории Украины-Руси»), а ее письменной знаковой основой послужила кулишовка – творение Пантелеймона Кулиша.
Неужто эти два пророка украинства конца XIX в. были современниками княгини Ольги и князя Владимира?
Особенно необъективным выглядит утверждение о финно-татарском происхождении населения России.
Безусловно, финский, а затем и тюркский этнический элемент сыграли значительную роль в этногенезе современных русских.
Но разве они не сыграли ту же роль в этногенезе современных украинцев??
Ведь изначально этнический состав Древней Руси отнюдь не был чисто славянским.
Уже в X–XI вв. здесь присутствовали и угро-финские этносы, и тюркские, и литовские.
И если первых было больше на севере и востоке Руси, то тюркские этносы: хазары, печенеги, половцы, торки, берендеи едва ли не с IX в. принимали прямое участие в этногенезе южнорусского населения.
До сих пор остались названия населенных пунктов с именами этих этносов. Например, Бердичев (т. е., Бередичев от берендеев), Печениги и др.
Однако и угро-финский компонент, несомненно, присутствовал на юге Руси.
В частности, в Черниговском княжестве, в которое входили первоначально и Муром, и Рязань. Более того, вероятно, расселение угро-финских племен в раннее Средневековье доходило до Днепра.
Так что двигавшиеся с запада поляне также пришли не на пустое место.
Историк готов Иордан называл племена эстов как занимавшие в V в. верхнее Поднепровье. Примечательно, что самым известным древнерусским богатырем, служившим в Киеве князю Владимиру, был Илья Муромец, явно имевший угро-финские корни. Причем пространства, заселенные финскими этносами, особо не отделялись в Киевской Руси от территорий, заселенных славянами.
В то же время украинская историческая школа всегда стремилась отделить историю Владимиро-Суздальской Руси, затем московской государственности от других даже северо-восточных земель Руси. Особенно это относится к Новгороду, частично к Смоленску, даже к Твери и Рязани!
Такого рода потуги выглядят крайне абсурдно, особенно в свете данных археологии.
А она свидетельствует, что владимирско-суздальскую землю, и Московское княжество в частности, заселяли именно смоленские кривичи и новгородские словене.
Очень рано сложилась тесная экономическая связь между производившей зерновые владимиро-суздальской землей и нуждавшимся в продовольствии Новгородом. Причем важную роль в этих торговых отношениях играл находившийся на полпути к Новгороду Торжок. Используя это, владимирские, а затем московские князья нередко захватывали Торжок и останавливали поставки хлеба, оказывая политическое давление на Новгород.
Понятно, что именно кривичи, а также переселенцы, приходившие с юга Руси под давлением половцев, а затем татар, вероятно составляли основную массу земледельцев Владимиро-Суздальского княжества. Тогда как угро-финское население могло и далее вести преимущественно охотничий образ жизни, лишь со временем переходя к земледелию. Следовательно, славянская колонизация северо-востока Руси была осуществлена благодаря более высокому уровню хозяйствования в сравнении с заселявшим территорию угро-финским населением.
Особое удивление вызывает приписывание Московской Руси исключительного влияния татаро-монгольского ига, которое якобы оказало решающее воздействие как на эволюцию государственности в России, так и на этническое формирование русских.
Как будто предки нынешних украинцев – малороссы, испытали это влияние в меньшей степени! Как мы уже видели, тюркское влияние было очень значительным на юге Киевской Руси. А после нашествия монголо-татар это влияние стало всеобъемлющим. Само исчезновение южнорусских княжеств, в том числе и Киевского, непосредственно связано с господством монголо-татар, особенно хана Ногая во второй половине XIII в.
Причем вхождение южнорусских земель в состав Литовского княжества в XIV в. вовсе не избавило их от постоянных татарских набегов.
В то время как земли Московской Руси во второй половине XV в. постепенно освободились от татарской зависимости, Южная Русь уже будучи частью Литовского княжества, а позднее и Речи Посполитой, по-прежнему разорялась почти непрерывными нашествиями.
Причем не только Поднепровье, которое до середины XVI в. оставалось почти пустынным, но и Галиция.
В 1526 г. был жестоко разграблен Львов.
В XV–XVI вв. Южная Русь оставалась важнейшим источником поступления рабов на рынки всего Средиземноморья. Об этом свидетельствуют документы города Русильона в южной Франции, где в XV в. было много русских рабынь. В то время как Московской Русью были разгромлены и завоеваны Казанское и Астраханское ханства, Крымское ханство и в XVII в. продолжало терзать Южную Русь.
Особенно ярким документом, всячески замалчиваемым украинскими историками, является работа Михалона Литвина «О нравах татар, литовцев и москвитян» середины XVI в. В ней Литвин как непосредственный свидетель рассказывает об огромном числе рабов, захватываемых татарами именно в литовских, то есть южнорусских землях. Причем пленники из Московской Руси, по свидетельству Литвина, ценятся низко из-за их способности сопротивляться порабощению.
Причем польско-казацкая война даже усилила угон южнорусского населения в рабство. Особенно с Правобережья, которое в очередной раз во второй половине XVII в. превратилось в пустыню. Турецкий географ Чилиби, посетивший в середине XVII в. Крым, был поражен обилием южнорусского населения в нем. Следовательно, смешение его с татарами продолжалось и несколько столетий спустя после падения монголо-татарского ига на Руси.
Естественно, что особенно большое значение тюркский элемент имел для формирования южнорусского казачества.
Многие исследователи считают, что само это казачество начиналось как тюркоязычное.
Неудивительно, что ряд видных полковников Гетманщины имел тюркские корни: Джелалий, Кочубей и др. Неудивительно, что немало слов вошло из тюркских языков сначала в южнорусское наречие, а затем и в украинский язык: казак, кош, майдан, атаман и т. д.
Так что если татарское иго на северо-восточной Руси продолжалось более 200 лет и завершилось во второй половине XV в., то на польско-литовской Украине крымские татары продолжали грабить, убивать и захватывать рабов до 1768 г., то есть, до первой русско-турецкой войны 1768–1774 гг.
Именно Россия, разгромив Османскую Турцию в ходе длительных войн, освободила территорию нынешней Украины от позорного ига татар, продолжавшегося на 300 лет больше, чем на северо-западе Руси.
Вышеназванная работа Михалона Литвина ценна и во многих других отношениях.
Например, в ней нет упоминания термина «Украина», зато везде и многократно используется термин «Русь» и «Руссия».
Так, о Киеве и Киевской земле Литвин говорит: «Она была владением князей Руссии и Московии, в ней они приняли также христианство» (с. 102).
В то же время, говоря о природном богатстве киевского Поднепровья, о торговых путях, проходящих через Киев, Литвин пишет об этой земле как о пограничной, даже дикой.
А вот и причина такого положения. «При всех удобствах города есть у него и свои неудобства… Ведь жители его не защищены от татар, нападающих на границы его из засад» (с. 102.).
Не менее интересно замечание Литвина о письменности и языке «Мы изучаем московские письмена, не имеющие ничего, что бы побуждало к доблести, поскольку рутенский язык чужд нам, литвинам…» (с. 86).
Так что еще в середине XVI в. язык в Литовской и Московской Руси отличался несущественно.
Что же тогда говорить о Руси древней?
Более того, как и другие честные исследователи, мы можем заключить, что в самой Литовской Руси еще не произошло очевидного отделение белорусского этноса от малорусского (будущего украинского). Они просто назывались русинами.
И это в середине XVI в.!